Беглый

Татарочке Рамиле тоже несладко. Ей нужно ходить от двери к двери в маленькой гостинице, где наслаждаются долгожданной встречей супружеские пары. Она скребется к ним в дверь и вдобавок к подаянию в виде сигарет и чая, выпрашивает у них еду.

Муж в лагере ждал этой встречи полгода. Ко дню свиданки на нем новая роба, он подстрижен и выбрит, благоухает одолженным одеколоном, приносит с собой кучу самодельных зэковских безделушек — хочет понравиться милой вновь.

И жена готовится — бреет ноги и продумывает меню: надо успеть угостить милого всеми вкусностями, что он так любит.

Задача татарочки вымолить часть разносолов из праздничного меню и накрыть в обед стол Сагиту с Греком, а также некоторым прижимистым офицерам зангиотинского кремля, прибывающих на службу в иномарках, но прижимистых на обеде за свой счет. Взамен Рамилька предлагает супругам помощь в беззапальной отработке в лагерь разного рода контрабанды — от денег и спиртного, до элементарного кофе и сахара, запрещенных в лагерях еще со времен Лаврентия.

Я вспоминаю те далекие времена, когда сам заходил на долгосрочную свиданку. Правда никто из подруг ко мне не приезжал — не имел опыта и не успел ни с кем расписаться до отсидки. Так что коротал, без того короткую ночь за душевными разговорами с мамой.

Не успеешь зайти на эту суточную, и начинается — сперва приходит прапорщик-надзор, типа Шухрата, вымогает подаяние. Ты подаешь, надеясь на поблажку; ведь утром, когда время выйдет и выгонят маму, этот самый Шухрат будет тебя шмонать.

Сейчас я понимаю, у надзирателей своя разнарядка и они тоже пыхают кому-то наверх, чтобы годами держать сытый пост.

После надзора является васек — представитель блатных, напоминая о необходимости всячески поддерживать созданный для блага мужиков воровской общак.

Потом приходит еще какая-нибудь сволочь от общественников — собирать корм для штабных ментов.

В конце концов, тебе просто хочется вышвырнуть этот несчастный мешок с передачей в коридор и наглухо забаррикадировать дверь.

Пожрать мне в тот день у окошка изобилия, кстати, не удалось совсем. Рамиля должна была вынести объедков, но и у нее, видно, дела были швах. В столовую пойти было нельзя. Важный пост не покидается даже на минуту, пока работает краткосрочка.

Я стоял там целый день, голодный и оплеванный собственным к себе презрением, и смотрел на разные вкусности. Голод можно терпеть, но если при этом целый день смотреть на разную еду, ты превращаешься в слюнявую, голодную, с поджатым хвостом собаку недоброго академика Павлова.

К концу смены надзиратель Шухрат, сытый и довольный еще одним прибыльным днем в раю, а также чтобы предупредить мою возможную козлячью активность, швырнул мне тарелку, полную разнообразных деликатесов, местами слегка обкусанных, и целую пачуху бесфильтра. После этого форточка выдачи передач захлопнулась у меня перед носом до завтрашнего утра.

Тарелка в руках моих была переполнена жратвой. Будто перед тем как идти спать в первую ночь нового года — хмельная хозяка неверною рукою, одним махом наскоро собрала в холодильник остатки-сладки.

Интересно, какие веревки можно будет из меня свить, если я простою тут без маковой росинки суток эдак, скажем, трое? Каков предел низости натуры человеческой?

Воровато оглянувшись по сторонам, я со вздохом вытащил из тарелки кусочек бараньего шашлыка с прилипшим луком. Жевал кусочек долго, как самый настоящий йог. Не потому что шашлык был жестким, наоборот — мясо было нежнейшим. Я просто надеялся, что наемся этим кусочком или хотя бы перебью аппетит. А потом гордо вышвырну тарелку с объедками. Королевским жестом.

Дожевав разлетевшийся на молекулы во рту кусочек, я секунд тридцать с глубочайшим сомнением смотрел на объедки, а потом по звериному набросился на еду и чавкая, почти не жуя, проглотил все подряд.

Вдруг вспомнил, как с полгода назад в баре, куда привела меня угостить Ди, — я под мухой гордо проповедовал ей, что лучше смерть стоя, чем жизнь на коленях. Ха. Видела бы она меня минуту назад.

Настолько устал себя ненавидеть за целый день, что просто махнул на все рукой. Сытый желудок моментально притупил и мозги, и совесть. Я закурил шухратовского бесфильтра и пошоркал в барак, низко опустив гриву.

Когда я проходил мимо штаба, громко открылось окно Сагита, и он величественно поманил меня пальцем.

— Ну как, много наработал, Шурик?

Я развел руками. Ни хрена не наработал, сорри. О, хотя постой-ка: я вытащил начатую пачку бесфильтра.

— Вот — я только одну взял, почти целая пачка-то.

— Шурик, Шурик!

Ну, ничего, ничего — оботрешься еще. Заматереешь.

* * *

К моему величайшему счастью, заматереть, вымогая у окна свиданки и водя смычком по нервам незнакомым людям, я просто не успел. В дело вмешался никто иной, как сам троюродный племянчатый правнук Амура Тимура, наш бессмертный юртбаши.