Бегом на шпильках

Вместо ответа — какое-то горловое бульканье, словно ее душат. Поднимаю глаза. Лицо у Белинды кирпично-красное, рот широко открыт, и оттуда чуть ли не вываливается дымящийся кусок печеной картошки. «Хо, хо, хо!» — резко выдыхает она, лихорадочно обмахиваясь рукой на манер веера.

— Горячо? — интересуюсь я.

Белинда безмолвно кивает, в глазах у нее слезы. Протягиваю ей стакан воды, и она жестами благодарит.

— Я ухожу сегодня. Сейчас. Так что, мм, с тобой было очень весело работать. Может, еще увидимся как-нибудь.

Белинда уставилась на меня.

— Прямо сейчас? И чем ты планируешь заняться?

— Еще не знаю.

— Тебе надо зарегистрироваться на бирже.

Сдерживаюсь, чтобы не взорваться (как это трогательно — узнать, что твои коллеги верят в тебя), и тихо говорю:

— Ага, моя мама была бы вне себя от счастья.

— Да, но тебе ведь нужно что-то есть, — продолжает Белинда, подтверждая тем самым свою настырность: талант, которым, к сожалению, в работе она пользуется весьма экономно.

— Жизнь на пособие или голодная смерть, — вздыхаю я мечтательно. — Даже не знаю, что ей больше понравится.

Аккуратно укладываю все свое хозяйство в картонную коробку. Белинда помогает мне дойти до парадного входа. Когда мы проходим мимо гардеробщицы, та начинает таращиться на нас. Белинда зло сверкает на нее взглядом и резко огрызается:

— А ты чего уставилась?

— Спасибо, Бел, — говорю я.

Она подмигивает:

— Береги себя, Нэт. Все равно это место не для тебя. Ты заслуживаешь большего. Не пропадай, ладно? Надо будет как-нибудь выпить вместе.

Обнимаю ее и плетусь со своей коробкой в спортзал. Вахтерша любезно соглашается присмотреть за моим барахлом, пока я занимаюсь. Удивительно, но я больше думаю о звонке Криса, чем о своем увольнении. Я ведь уверилась, что мы больше не увидимся, и уже готовилась принять мученичество. Но такая зигзагообразная неопределенность — это даже здорово. Мы с Крисом играем друг другом, и меня подобный расклад вполне устраивает. Я — часть его вечного выпендрежа. А он — мой побег из Алькатраца девочки-паиньки. Крис — олицетворение всего, что так ненавидит моя мама. Дикий, необузданный, безнравственный антипод Сола и брачных уз. Полная противоположность образу респектабельного, надежного мужа: всегда аккуратно подстриженного, в дорогом костюме с отливом и солидной должностью где-нибудь в Сити. Бабс его, конечно, недолюбливает, ну и ладно. Крис скорее сунет голову в петлю, чем остепенится. Своим гедонизмом он как бы поддразнивает ее. Словно покусывает за ляжку эту почтенную матрону с ее вечными нравоучениями.

Натягивая кроссовки, думаю, что раньше бы я ужасно расстроилась. Что?! Этот человек любит меня вовсе не за то, что я такая удивительная и замечательная?! Его любовь не настолько безумна, чтобы потратить часть денег из тех, что уходят на дурь, и преподнести мне кольцо со сверкающим бриллиантом?! Он не хочет схватить меня и прижать к груди, словно бесценную реликвию, вроде той, что касался сам Элвис?! Я просто очередная дурочка вроде Бейби Спайс?! Фу! Фу! Фу! Что со мной не так, что он не хочет удержать меня навсегда?! Да как он смеет?!

Нет, ничего такого я не чувствую. Нет никакой страсти. И любви тоже нет. По сути, меня просто используют. И мне это даже нравится. Крис неотразим потому, что ему на все плевать. Сола я презирала как раз за то, что была ему нужна. Буквально бесилась от этого. И чтобы доказать, что он все-таки мужчина, Солу пришлось дать мне отставку. Что до Бабс, то мне ее жаль. Мне кажется, она очень слабая. Нет, в рабочее время она, конечно, герой. Но в остальном Бабс полностью зависит от Саймона. Я же не завишу ни от кого. Я — современная женщина. Франни бы мной гордилась.

Саймон и Франни, мои главные соперники.

Терзаю бегущую дорожку, с ухмылкой вспоминая о том, как Франни впервые встретилась с Саймоном. Ей хватило одного взгляда на это откормленное самодовольство, чтобы сделать вывод: этот человек понятия не имеет, что такое настоящее страдание. Отсюда — ее подробный, в красках ответ на его чисто символический вопрос: «А кем вы работаете?».

— Конечно, Саймон, самое худшее при эпизиотомии[34] — это тупые ножницы. Ты делаешь местную анестезию, — всаживаешь иглу поглубже в мякоть, — а когда схватки достигают высшей точки, начинаешь резать. Они и без того испытывают такие адские боли, что больше ничего не чувствуют, — только слышат какой-то хруст внизу. Знаете, Саймон, это все равно, что резать корку бекона. Довольно толстую. В идеале разрез должен быть правильным, но все зависит от того, насколько острые у вас ножницы: порой приходится чавкнуть не раз и не два. Самое последнее дело, если пойдет разрыв, при разрыве третьей степени можно повредить прямую кишку…