Бегом с ножницами

Мать закричала мне:

— Ты дьявол, сущий дьявол! — И вслед за тарелкой полетела чашка.

Я снова пригнулся и соскочил с дивана.

— Что с тобой? — закричал я, испуганный и злой. Она сейчас походила на зверя.

Мать поднялась с кресла, обводя нас всех дикими глазами.

— Я тебя не рожала, — зарычала она, — ты нацист!

Я побежал по лестнице в спальню, а Хоуп, тяжело дыша, за мной.

— Папа не смог приехать. Послал меня проверить. Да, конечно, она совсем рехнулась.

— Надо что-то срочно предпринимать, — ответил я.

— Надо... — Хоуп замерла, прислушиваясь к шагам матери — та поднималась по лестнице вслед за нами.

— Черт, — выдохнул я.

— Горите оба в аду! — вопила мать.

— Дейрдре, успокойся, — пыталась урезонить ее Дороти, — не принимай близко к сердцу.

Это подействовало. Мать остановилась и повернула обратно в гостиную.

— А ты, Дороти, не смей приказывать мне, что делать. Никогда. Поняла? Я не позволю, чтобы мной помыкали в собственном доме.

Хоуп схватила трубку стоящего возле кровати телефона и набрала 9-1-1.

— Срочно нужна помощь, — произнесла она. — Я дочь психиатра, и у нас здесь сложный случай.

Как я любил в Хоуп эту черту! Если нужно, она смогла бы тут же сделать необходимый укол или заново запустить остановившееся сердце.

Через несколько минут возле нашей двери уже стояли полицейские. Мы с Хоуп смотрели из окна спальни и, увидев их, спустились вниз.

Мать не обрадовалась непрошеным гостям.

— Какого черта вы сюда приперлись? -— возмутилась она.

Дороти закричала:

— Эй, оставьте ее в покое!

Это она произнесла после того, как полицейский скрутил мать, которая попыталась его укусить. Хоуп представила:

— Это Дейрдре. Она пациентка моего отца, и у нее психическое расстройство.

Я читал детективы и знал, что Хоуп пытается навести порядок. Подтекст был таков: «На ее месте могла бы оказаться и ваша мать, сержант, так что обращайтесь с нею повежливее».

Полицейским было глубоко начхать — главное, что наручники надежно защелкнулись и психопатка не может их покусать, пока они тащат ее из дома в машину. Мамины каблуки громко стучали по ступеням крыльца, а мне было страшно и грустно видеть ее в таком состоянии. А еще я подумал, что с Кристиной Кроуфорд, все ли у нее в порядке?

В гостиной рыдала Дороти, и Хоуп присела рядом, чтобы ее успокоить.

Я вышел на задний двор. Разбитые хрустальные бокалы поблескивали в траве, свет из кухонного окна отражался в разбросанных повсюду серебряных вилках, ножах и ложках. Из-за этого двор казался магической декорацией. Я бы вовсе не удивился, увидев Мэри Осмонд в белом с блестками платье, распевающую «Бумажные розы».

Ты просто сексуальный объект

На обратной стороне обертки от батончика «Нестле» оказалась записка. Я прочитал: «Ты просто сексуальный объект». Батончики купил внизу, в автомате рядом с мороженым. Купил для Букмена. Он съел половину, отдал остальное, а потом написал эту самую записку и сунул ее мне. Все это происходило возле кровати, на которой лежала моя мать, без сознания, в черном мохнатом свитере, перепачканная детской присыпкой «Джонсоне бэби».

Мне почти исполнилось пятнадцать, Букмену — тридцать четыре. Наш бурный роман был в разгаре.

Мы жили в мотеле «Трэдвэй инн» в Ньюпорте, Род-Айлэнд. Я, Букмен, Хоуп, Дороти и доктор.

Ну и конечно, моя мать.

Все мы оказались здесь из-за нее. Она снова спятила. И на этот раз дело обстояло очень серьезно.

Вместо того чтобы отправить маму в лечебницу, Финч решил остановиться в мотеле в Ньюпорте, чтобы круглосуточно за ней наблюдать. Лечение состояло в следующем: мама рисовала губной помадой цифру «5» на любой гладкой поверхности, бросалась в ярости на каждого, кто показывался на глаза, крушила казенную мебель. Она даже соскребала обгрызенными ногтями с потолка штукатурку и ела.

Мы по очереди за ней следили. Хоуп и доктор уже отдежурили свою смену и теперь отсыпались в одной из трех снятых комнат. На пост заступили мы с Нейлом.

Из-за лекарств, которыми напичкал ее Финч, мать крепко спала. Я радовался, потому что ее истерики меня приводили в ужас. Сам я не спал три дня кряду. Спать хотелось страшно, но я не спал — боялся, как бы она что-нибудь с собой не сделала. А сейчас Букмен передал записку мне. Я прочитал ее и показал ему язык. Он улыбнулся. Потом на свободном клочке нацарапал еще что-то. Я прочитал: «У тебя самые красивые глаза на свете».

Мне достались мамины глаза — все так говорили. А меня это пугало; я боялся, что вместе с глазами я унаследовал и то, что за ними кроется, — то, из-за чего она верила, будто может не только разговаривать с мертвыми, но и курить с ними в ванной комнате.