Бегом с ножницами

— Пожалуйста, подожди. Мне очень жаль. Я сознаю, что для тебя это все поистине ужасно. Для меня тоже. Но я права, Огюстен. Он очень опасный человек, и я не могу понять, почему у меня так поздно открылись глаза. Я хочу, чтобы ты...

Я вырвался, захлопнул дверцу и побежал наверх, домой. Когда я вошел, Натали стояла в углу кухни и смотрела на меня.

— Я только что разговаривала по телефону с отцом, — сказала она. — Твоя мать окончательно лишилась рассудка.

Я рассказал Натали про разговор с матерью.

— Херня, — отрезала она. — Огюстен, твоя мать совершенно невменяемая. Посмотри на свою жизнь, на себя.

Она тебя бросила, когда тебе было двенадцать лет, отправила жить в нашу семью. И ты можешь ей верить?

— Я уже не знаю, чему и кому верить, — ответил я.

— Верь мне, — сказала она. — Я знаю папу. Знаю, что он немного странный... ну хорошо, даже не немного. Но он не больной и не псих. Он никогда бы не стал ни насиловать твою мать, ни накачивать ее лекарствами. Все это чушь собачья.

Однако я верил тому, что сказала мать. Нутром верил. В конце концов, не раз случалось, что я приходил к нему в кабинет пожаловаться на жизнь, а он протягивал руку за голову и давал мне первый попавшийся пузырек с лекарством. Мелларил, ативан, валиум, литевые таблетки, то-разин. Все это я проглатывал, как конфеты. А что касается насилия, то доктор Финч выглядел достаточно похотливым старым толстяком. Я вспомнил его мастурбаторий. Множество «жен».

Натали понимала, в каком направлении идут мои мысли. Чувствовала, потому что очень хорошо меня знала.

— Не позволяй ей деформировать свой ум, — заключила она.

— Это все так... шокирует, — признался я.

— Да, — печально согласилась она, — действительно шокирует.

Весь вечер мы больше почти не разговаривали. Что-то между нами произошло. Вдруг образовались два враждующих лагеря. Натали хотела, чтобы я поддержал ее. Хотела, чтобы утром я поехал к ее отцу, заверил его в собственной преданности и осудил ненормальную мать, отказался от нее. А мать хотела... чего? Полагаю, она хотела, чтобы ее оставили в покое. И совершенно определенно больше не хотела, чтобы я общался с Финчами.

Однако Натали носила фамилию Финч. И она была моим лучшим другом.

— Да уж, нам придется нелегко, — заметила она перед тем, как мы пошли спать. — Мы оказались в самом пекле.

Сохранить дружбу будет нелегко. Все очень серьезно, Огюстен. Ты должен принять решение.

Итак, вопрос встал ребром: кто я — один из Финчей, гадающих о будущем на дерьме, или сын собственной невменяемой матери?

В конце концов, я решил, что я не то и не другое.

Посреди ночи, не попрощавшись, даже не собрав вещи, я ушел из нашей квартиры, ощущая себя шпионом или, скорее, актером из мыльной оперы, играющим шпиона. Просто надел на плечи рюкзачок и поехал в мотель, где и дождался утра.

На следующий день я не позвонил Натали. И через день тоже. Плавал в закрытом бассейне, куда мочится кто ни попадя, ел сандвичи из автомата. Решил, что нам с Натали нужно побыть врозь, пока все как-нибудь не прояснится. Когда я наконец ей позвонил, она оказалась очень расстроенной.

— Где тебя черти носят? — яростно закричала она в трубку.

— Живу в мотеле. Решил, что должен побыть один.

— Папа весь извелся. Чувствует, что в этой истории ты становишься на сторону матери. А ему нужна твоя поддержка. Он хочет отправить ее в больницу.

У меня по коже поползли мурашки. Так случается, когда смотришь фильм ужасов, а потом вдруг понимаешь, что убийца на самом деле наверху, прячется в стенном шкафу, и был там все время.

— Не думаю, что она нуждается в госпитализации, — ответил я.

— В каком ты мотеле? Мы приедем и заберем тебя.

Я молча повесил трубку.

На той же неделе я нашел квартиру по карману в трущобах Холиока, в Массачусетсе. На верхнем этаже здания, где я жил, не было окон, зато была горячая вода. А поскольку я привык делить пищу с тараканами, мыши меня не беспокоили.

Нашел я и работу — в только что открывшемся ресторане «Граунд раунд», в Нортхэмптоне.

«Привет, меня зовут Огюстен, и я буду вас обслуживать» — все, что я должен был держать в голове. Я впал в состояние лунатизма, ходил, как во сне. Наступило время, когда самое плохое, что могло со мной приключиться, — это разлить на фартук французский соус. Я чувствовал себя в полной безопасности, потому что знал: никто из Финчей сюда не придет. Их дом был довольно далеко отсюда.

Мать тайно сняла себе квартиру в Сандерлэнде, за много миль от Финчей.

— Дороти во власти доктора, и я не могу ее вырвать, — призналась она мне по телефону.

То есть подружка считала, что мать окончательно сошла с ума. От огорчения она переехала к Финчам. Мать тем временем наняла перевозчиков, и те вывезли из Амхерста все ее вещи. Когда Дороти вернулась, дом оказался пуст, а матери и след простыл.

Я произвел ревизию собственной жизни.

Итак: мне семнадцать лет, у меня ни образования, ни профессии, ни денег, ни мебели, ни друзей.

А могло бы быть и хуже, сказал я сам себе. Я мог бы оказаться и на панели.