Бегом с ножницами

Пожалуйста, разреши мне взять его домой, — заныл я, увидев хромированный кофейный столик со столешнией из выщербленного дымчатого стекла.

Ничего из этого хлама мы домой не потащим. Неизвестно, где это все находилось.

Он еще совсем хороший! — Я уже представлял себе, как прикрою щербины, разложив веером журналы — будто в приемной у врача. Ну а если часа три потереть столик «Виндексом», он наверняка станет чистым.

Нет, сын. А теперь перестань трогать грязь и возвращайся в машину. И не хватайся за лицо — у тебя все руки в микробах.

Колечко настроения на моем пальце сразу почернело.

— Ну почему нельзя? Почему?

Отец раздраженно вздыхал.

— Я тебе сказал, — цедил он сквозь стиснутые зубы, — неизвестно, кому принадлежал весь этот хлам. Мы только что вывезли мусор из дома, и незачем сразу тащить туда новый.

Я сидел, прижавшись к незапертой двери, и втайне мечтал, что она распахнется на полном ходу, я вывалюсь на шоссе и покачусь по асфальту — под колеса едущего за нами грузовика. Тогда уж отец точно пожалеет, что не разрешил мне взять кофейный столик домой.

Родители ненавидели друг друга и ту жизнь, которую построили вместе. Поскольку я появился на свет в результате сплава их генов, то неудивительно, что мне нравилось кипятить мелкие монетки на плите, а потом до блеска начищать пастой для полировки металла.

— Ты тиран, инфантильный тиран! — кричала мама, сидя на диване в любимой позе, поджав под себя ноги. — Чертов ублюдок! Добиваешься, чтобы я перерезала себе вены! — Она рассеянно потеребила кисточку на длинном вязаном жилете.

Крим восприняла слова хозяйки как сигнал к отступлению и, поджав хвост, отправилась вниз — спать возле бойлера.

Отец стал красным как рак и подлил в стакан тоника.

— Дейрдре, ради Бога, успокойся. У тебя просто очередная истерика. Просто истерика. — Поскольку отец работал преподавателем, у него выработалась привычка все повторять по несколько раз.

Мама поднялась с дивана и медленно пошла по белому пушистому ковру, словно ища место с наилучшей акустикой.

— У меня истерика? — спросила она ровным, тихим голосом. — Ты считаешь, истерика? — {Театральный смешок.) — Ну, ты и убожество! — Мама остановилась рядом с отцом и прислонилась спиной к книжному шкафу. — Твои желания настолько вытеснены в подсознание, что творческий порыв ты принимаешь за истерику. Именно этим ты меня и убиваешь. — Она закрыла глаза и сделала лицо, как у Эдит Пиаф.

Отец поднес к губам стакан и отхлебнул глоток. Обычно он пил весь вечер, поэтому слова его казались слегка скомканными.

Никто тебя не убивает, Дейрдре, поверь. Ты сама себя убиваешь.

Чтоб ты сдох! — завизжала мама. — Проклинаю тот день, когда вышла за тебя замуж!

Пока они так ругались, я сидел здесь же, в столовой, за столом, расстегивая и застегивая застежку на золотой цепочке, которую мама купила мне в Амхерсте. Я всегда боялся, что она свалится, поэтому постоянно проверял застежку.

Я поднял глаза и произнес:

А вы не можете перестать ругаться? Вы все время ругаетесь и мне тошно вас слушать!

Это наше с отцом дело, — холодно ответила мама.

— Нет! — заорал я сам удивляясь своей злости. — Не ваше, потому что есть еще и я! И мне тошно! Вы только и умеете, что кричать. Почему бы вам не  оставить друг друга в покое? Хотя бы на время.

Первой подала голос мама:

— Это все из-за твоего отца.

Дело закончилосьтем, что ссора переехала в кухню. Там и свет был поярче, и кое-какое оружие под рукой.

— Только посмотри на свою рожу! – орала мама. - Ты выглядишь вдвое сташе своих лет. Тебе тридцать семь, а можно подумать, что все восемьдесят!

К тому времени отец успел как следует набраться. Он не придумал ничего лучше, чем схватить маму за горло.

— Убери от меня свои поганые руки! - вопила мама, вырываясь из отцовской хватки.

— Заткнись, сука, процедил он сквозь зубы.

Я, уже в пижаме, наблюдал за происходящим из дверей кухни.

— Прекратите! Прекратите немедленно!

Одним движением мать отпихнула от себя пьяного отца. Он стукнулся головой о посудомоечную машину, рухнул на пол и замер без движения. Под ухом у него натекла небольшая лужица крови. Я думал, он умер.

— Не шевелится, - констатировал я, подходя поближе.

— Этот слизняк просто ломает комедию. – Носком красной туфли она пихнула отца в больное колено. - Поднимайся, Норман, ты пугаешь Огюстена. Довольно фокусов на сегодня.

Отец в конце концов сел и прислонился головой к посудомоечной машине.

Мама с отвращением оторвала от рулона бумажное полотенце и протянула ему.

— За то, что пугаешь ребенка тебя нужно оставить истекать кровью.

Папа прижал к голове полотенце, пытаясь остановить кровь.

Увидев, что отец жив, я начал беспокоиться за маму.

— Пожалуйста, не обижай ее, — просил я, — пожалуйста, не убивай!

Меня пугало отцовское бесчувствие. Одно дело невозмутимое спокойствие человека, нарисованного на банке растворимого кофе, и совсем другое — пустое, отсутствующее выражение на отцовском лице. Я опасался, что он, как говорит мама, «лопнет от ярости».

Я снова подался вперед.

— Не убивай ее, пожалуйста!