Он посмотрел на свою раненую осколком руку и заметил, что между пальцами не было перепонок, как не было их и раньше.
На звук взрыва подкатил было броневик, но был остановлен заграждением из ежей. Тучи к этому моменту опустились еще ниже и пролетали над соснами с ревом, как реактивные истребители. По всему похоже, что дождь войдет вот-вот. Френсис выбрал недалекое настроение, чтобы не чувствовать боли в поврежденной кисти и не так страшно было умирать. К тому же, идти оставалось недалеко. Поглупев, он начал пускать слюни и корчить рожи патрулю. Из броневика пальнули холостыми и попали Френсису в горло. На стальном горле осталась вмятина.
В небе над ними захлопали первые тучи, взявшие звуковой барьер. Броневик поспешно ретировался. Первые колючие занозы вонзились в кожу головы. Выбрав настроение быстрых пяток, они помчались вперед. Занозы лились стеною. Уже не видно ничего вокруг. Последний рывок – и они оказались на той стороне. Вначале они не поняли, что произошло. Громадные горы, объемные, а не нарисованные, поднимались над лесом. Медленные высокие тучи скрывали их вершины. Шел тугой холодный дождь, состоящий из обыкновенной воды. И лишь в двух шагах от них наметались холпы опилок, предназначенных для пронзания кожи. Сосны стали втрое выше и все наполнилось запахами.
– Мне жаль, – сказал Френсис, – жаль, что я больше не вернусь туда.
Органон просмотрел список – там не было такого чувства, как жалость.
– Ничего, – ответил он, – может быть, вернемся в лучшие времена. Хотя мне тоже жаль.
Попав в одиночество, они расстались. В одиночестве так полагается.
Наверняка здесь своя Инструкция Номер Один, приговаривающая к затаптыванию каждого, кто не одинок. Они наспех пожали руки и разошлись в противоположные стороны. Никто не хотел возвращаться, а потому они двинулись строго параллельно границе – но в противоположные стороны, а как же. В стране одиночества стояла осень. Органон, впервые оставшись одинок, попробовал влезть на сосну, не вышло, потом на мелкое ветвистое растение. Забравшись в крону, он осмотрелся. Никто не показывал на него пальцем и не бросал камешками. Природа глядела со всех сторон торжественно и мудро.
Тогда он слез и стал стучать лбом о ствол. Природа вынесла и это, не шелохнувшись. Он начал говорить сам с собой вслух, что прежде означало стопроцентное безумие. «Здесь можно все! – кричал он, – и говорить можно все!
Общий рай – дерьмо! – он притих, прислушиваясь. – И одиночество дерьмо!» Но даже на это одиночество не собиралось отвечать. «Вы все трусы! – кричал он! – я из вас буду котлеты жарить. Я всех взорву и сожгу!
Он раскопал сухую веточку и поджег. Веточка подымила и погасла. Наступала ночь. Большой пожар он решил отложить на завтра. Ночь была невыносимо холодна и утро он начал с пожара, который, впрочем, разгорелся лишь в небольшой костер.
Согрев вебя, он поискал грецких орехов, и принял за них шишки; шишки были деревянными на вкус.
В течение этого дня он бегал голый, обсыпался песком, мутил водоемы, ломал ветки и писал похабщину где только мог. Он сворачивал большие камни и сталкивал их с обрывов, подрывал корни деревьев, сдирал кору, испражнялся в родники.
Одиночество молчало и позволяло все. Это было немыслимо. Измучившись, он влез в большое дупло и решил поразмыслить по поводу плана действий. Из глубины дупла послышались жидкие аплодисменты. Провокатор! – рванулся старый Органон.
Он выпал из дупла и отбежал шагов на пятьдесят. Нечто лезло вслед за ним. Вначале показалась лысая голова, серая и похожая на череп, за черепом вылез и скелет, едва обтянутый кожей.
– Подойди ко мне! – прохрипел скелет.
Органон мгновенно оценил ситуацию. Проовокация, определенно провокация.
Собраться вместе – значит нарушить законы одиночества. Как бы не так, на мякине не проведешь.
– Не подползать! – взвизгнул Органон и выстрелил в провокатора из указательного пальца, как их учили в школе. Такой выстрел всегда убивает провокатора наповал. Но в этот раз палец дал осечку.
– Но здесь все можно, – бубнил скелет, – ты можешь меня подпустить. За это здесь не затаптывают, некому затаптывать…
– Расскажи, расскажи.
– Скоро зима, помоги мне построить дом.
– Вранье, дома сами вырастают из асфальта с приближением холодов, – со знанием дела парировал Органон.
– Это было там, у нас. Здесь их нужно строить.
– Строоооооооить? – удивился Органон.
– Я не умею. Ты мне поможешь. Бу-бу-бу. Мы поставим стены и нарисуем на них разрешенные пейзажи. Мы напилим опилок и будем сбрасывать с чердака. Каждый вечер, каждый вечер. Мы будем гулять всем народом. Я сделал манекена из веточек, но он засох.
– Там видно будет, – ответил Органон, отойдя от подползающей одинокой гидры.
Гидра ползла за ним еще несколько часов, неустанно соблазняя. Наконец выбилась из сил и попросила отупляющего газа.
– Зачем тебе?
– Здесь водятся мысли. Они свисают с каждого дерева. Они в каждом дупле и под каждым камнем. По ночам мысли выходят на охоту. Они лазят по мне клубками.