Бегство

– Хм… – какая-то мысль пришла ему в голову. – Пускай переночует, Хелма. А утром я отведу его к аптекарю и продам за… за сколько получится. Аптекарь давно меня просил об одолжении, ему нужен доброволец, чтобы опробовать новые порошки.

Фрау Хелма улыбнулась, обнажив крепкие острые зубы, и муж продолжил, заискивающим тоном. Сказал, что смерть юнца "в случае чего" будет быстрой и безболезненной.

– Притом, учти, – хозяин обратился к Пинуччо, – похоронят тебя за счёт аптекаря. А это большая щедрость с его стороны.

Хозяин дотянулся до кочерги и, опираясь на неё, как на трость, переполз в кресло перед камином.

– Я могу размять вам ступни, герр! – подал голос Пинуччо.

– Что? – не понял тавернщик. – Зачем это?

– Это любимая процедура сирийских шахов, герр. Я умею разминать очень хорошо. Меня учил оте… у меня был хороший учитель.

Хозяин развеселился.

– Валяй!

– Гюнтер! Прекрати! – всплеснула руками фрау Хелма. – Что ты себе позволяешь? Прекрати немедленно!

– А что такого, Хелма? Он сам предлагает. Я хочу попробовать, только и всего! Как тебя зовут, мальчик?

– Пинуччо.

Герр Гюнтер зашелся смехом:

– Это имя для поросёнка! Ха-ха! Тебе нужно придумать что-то более человеческое, например Парзифаль! Хотя… какой из тебя Парзифаль… Давай уже, шевелись, бездельник, отрабатывай ночлег.

Мальчик подошел, стянул с Гюнтера сапоги. Потёр друг о друга ладони, чтобы согреть их, затем осторожно взялся за левую ногу мужчины. Надавил большими пальцами на подъём, провёл вдоль ступни. Герр Гюнтер хрюкнул от удовольствия.

…Не прошло и пяти минут, как мужчина захрапел.

– Оставь его, – велела фрау Хелма. – Можешь остаться на ночь. Утром я решу, что с тобой делать.

***

На заднем дворе, между хлевом и ригой, притулившись стеной к конюшне, стояла маленькая гута (сарайчик). Когда-то хозяева собирались оснастить ригу молотилкой, сделали для этого пристройку, но, очевидно, так и не собрались. Теперь гута стояла заваленная мусором: плетёными корзинами, дырявыми бурдюками и сломанными черенками от лопат – руки фрау Хелмы не доходили до этого заброшенного уголка хозяйства.

– Жить будешь здесь, – сказал герр Гюнтер. – Здесь тебе будет уютно.

Он обвёл мутным взглядом помещение и громко икнул. Воздух наполнился "ароматами" вчерашнего перепоя и чем-то кислым, уже сегодняшним.

– Сдвинь этот хлам, – он толкнул сапогом ящик, – куда-нибудь… Но ничего не выкидывай! Сена можешь взять сколько угодно… если захочешь.

Хозяин вздохнул и пожаловался, что голова трещит, как молочница в базарный день.

– Прямо молот колотит в затылок: "бум-бум-бум!" Ты это… похмелье лечить не умеешь?

Пинуччо отрицательно покачал головой. Герр Гюнтер развернулся и пошел в таверну, пошатываясь и хватая ртом воздух. Под ноги ему попался слепой цыплёнок – он беспорядочно метался по двору, ударяясь о предметы и падая каждое мгновение.

– Пшел прочь! – Герр Гюнтер пнул цыплёнка так сильно, что тот отлетел к дверям гуты.

Пинуччо поднял беднягу, погладил. Худой, измождённый – хозяйка перестала кормить его за ненадобностью. Удивительно, за что цеплялась в нём жизнь?

Из жалости мальчик хотел свернуть цыплёнку шею, но передумал. Когда Пинуччо устроил своё жилище, он привязал птицу за лапку в дальнем углу сарая. Так чтобы цыплёнок мог гулять, не спотыкаясь ежеминутно, но его не было видно от двери (Пинуччо опасался гнева хозяйки).

"Надо бы дать ему имя", – подумал.

За пищу и приют Пинуччо убирал двор, чистил коня и таскал воду. Если с посетителем таверны случалась неприятность, и его выворачивало, прежде чем Гюнтер выставлял пьянчугу за дверь, убирать вызывали мальчика. А ещё он каждый вечер разминал хозяину ступни.

– Давай, малыш, – мужчина усаживался в кресло и вытягивал ноги. – Постарайся на совесть, и я заплачу тебе золотом.

Про золото это он, конечно, врал. Если герр Гюнтер оставался доволен, он платил половину батцена. Когда это случилось в первый раз, мальчишка сжал в кулаке медяк и отвернулся. Слёзы выступили у него на глазах.

"Золотой! – думал он, и душу захлестнуло отчаянье. – Мне нужен золотой! Так я никогда его не заработаю… мне потребуется год и даже больше!"

Но потом он вспомнил слова отца: "Не торопись, сынок, и всё будет". Через два месяца Пинуччо скопил всего семнадцать батценов – даже такую смехотворную плату хозяин таверны порою отказывался платить.