Бегство

— А ну его…! Сваливаем! — выдохнул Штык. — Наши уже, поди, грузятся. А мы тут…

— Сдурел, что ли?! — Солома не дал Зыкову договорить. Похоже, он почувствовал в старшем некую слабину и тут же не преминул ею воспользоваться: — Может, и тут чё путевое откопаем. Блин, на двоих поделим! Сечешь, мужик?!

Алчно подмигнув замершему в нерешительности Штыку, рядовой одним ударом ноги вышиб тонкую пластиковую панель.

Любое незнакомое помещение уже по определению таит в себе потенциальную опасность, а потому неудивительно, что, повинуясь отработанным до автоматизма рефлексам, капрал моментально вскинул оружие. Солома сделал то же самое, и они вместе ввалились внутрь этой немного странной, расположенной вдали от других комнаты.

— Чисто!

Выкрик Соломы и сигнал системы раннего предупреждения прозвучали практически одновременно. Штык услышал их и медленно опустил ствол «вышибалы». Сделал он это не только по причине отсутствия угрозы, но еще и потому, что оружие вдруг стало невероятно тяжелым.

Если в сознание маленького ребенка вложить понятие ад, то именно так он и должен выглядеть: полуобгоревшие детские рисунки на почерневших стенах, оплавленные игрушки, битые футляры от мультфильмов и видеоигр. И поверх всего этого серый пепел вперемешку с такой же серой пылью.

— Не хило ты сюда засадил! — бодрый голос Соломы особенно остро резанул слух, так как совершенно не сочетался с окружающей картиной ужаса, разорения и смерти.

— В окне кто-то мелькнул… — буркнул Штык, все более отчетливо понимая, кто именно это мог быть.

— И, чё…? Круто попал! В яблочко! — осклабился рядовой и стал пялиться куда-то за изуродованное кресло-кровать, разложенное невдалеке от здоровенной бесформенной дыры, в которую выстрелы из SK-41 превратили оконный проем.

Хотя Зыкову не очень-то хотелось ЭТО видеть, но он все же приблизился. Пока шел все надеялся: а вдруг ошибся, и в комнате скрывался реальный враг с настоящей пушкой? Не грохнешь его, он грохнет тебя. Таковы законы войны! От них, блин, никуда не денешься!

Однако, к великому сожалению, остаться в глазах собственной совести белым и пушистым капралу уже в который раз не удалось. В узкой щели между растрескавшейся пенобетонной стеной и полусожженным креслом лежали двое. Это были женщина и ребенок, маленький мальчик лет шести. Скорее всего, мать схватила свое дитя на руки и хотела унести подальше от окна, от смерти… Но только не успела. Залп смертоносного «вышибалы» снес головы им обоим. Сейчас они так и замерли навечно, судорожно вцепившись друг в друга, намертво склеившись запекшейся кровью.

— Зараза… — Зыков смачно сплюнул на пол. — Ну, вот какого хрена мне опять это?!

— Эй, десантура, я чё-то никак не въеду, — Солома с гаденькой ухмылочкой покосился на капрала. — Как так, всю жизнь в войсках, конфликты там разные… горячие точки…, а к такой фигне до сих пор не привык?

Штык угрюмо промолчал, чем невольно позволил напарнику продолжить. Солома сделал это, с применением хитрого литературного выкрутаса, на который у него самого вряд ли достало бы ума. Скорее всего, спер мыслю у кого-то более головастого.

— Забей, Лева! Считай, что их всех уже нет, что они не настоящие. Бумажные, блин, мишени. Продырявил, скомкал, выкинул, забыл.

— Да знаю я, — Зыков хотя и поморщился, но все же кивнул. — Только все равно как-то нихрена не по-людски.

— По-людски будет ТАМ! — рядовой ткнул пальцем в потолок.

— А вот фиг тебе, Витек! — Штык отрицательно покачал головой. — Мы уже, блин, и забыли как это — жить по-людски. Так что, наверное, и ТАМ не вспомним.

После этих слов мародеры замолчали. Оба глядели на обезглавленные тела матери и ребенка и думали каждый о своем. Годы бесчисленных войн и конфликтов научили их без содрогания созерцать смерть. Правда, смерть это вовсе не какое-то там веселое кино. От ее вида в душе всегда становится пусто и уныло, а в голову лезут далеко не самые радостные мысли.

Вот и сейчас гвардии капрал аэромобильных войск Лев Зыков вспоминал свою первую боевую миссию. Было это в Арабских Эмиратах. После того как иссякли запасы нефти, Дубай превратился в мировую столицу работорговли, черной хирургии и геннопластики. Там творились такие дела, что кровь стыла в венах. Но самое гадкое, что так бы оно все и продолжалось, кабы не произошел небольшой конфуз. Супруга одного очень важного человека после неудачной операции в элитной Дубайскиой клинике «Феникс» превратилась вовсе не в юную нимфу, а совсем наоборот, в дряхлую бабу-ягу, которая к тому же не протянула и месяца. Вот тогда-то мировая общественность неожиданно прозрела, возмутилась и бросила межнациональный экспедиционный корпус на борьбу с мировой заразой и позором.

В том, что это действительно зараза и позор, Штык тогда убедился самолично, притом на двести процентов. Он своими глазами видел смрадные камеры невольников и ржавые контейнеры, заваленные исполосованными трупами доноров. Среди них тоже были женщины и дети. И Зыков, хотел он того или нет, все равно чувствовал на себе вину. Потому что допустил все это, не спас, не пришел вовремя…