Бегство из Эдема

Майкл прижался вымазанным в угле личиком к ее шее, с шумом втянул в себя воздух – ему нравились ее духи – и, как настоящий ценитель, промычал: «М-м-м…» Сара держала его, пока он не заерзал и не высвободился, вдруг вспомнив, что ему уже, слава богу, стукнуло семь и он слишком взрослый для таких проявлений нежности.

– Я назвал свой новый военный корабль «Непобедимый», – с важностью сообщил Майкл, взбегая впереди нее по ступенькам. – Мама?

– Да, любовь моя?

Они уже добрались до кухни.

– Тебе не надо готовить для меня ванну. Я уже сам все умею.

Не успела она ответить, как Майкл пробежал вперед и скрылся в коридоре, оставив ее одну. Она услыхала легкий топот его ножек по лестнице. На другом конце дома Бен продолжал громогласно изливать свой гнев.

* * *

Она едва не отказалась от похода на симфонический концерт в этот вечер. Долгая прогулка по городу с Майклом утомила ее, мысль о том, что придется еще раз переодеваться, причесываться и выходить из дому, нагоняла на нее тоску, а главное – ей были ненавистны все те бесконечные ухищрения, к которым приходилось прибегать, чтобы провести вечер с Беном на людях. Как ни странно, это он настоял, чтобы они все-таки пошли, хотя настроение у него все последние дни было отвратительное, а переутомление, делавшее его похожим на загнанного зверя, бросалось в глаза даже посторонним.

Разумеется, Вивальди его нисколько не интересовал, но после полудня позвонила миссис Конрад Шеридан и предложила чете Кокрейнов присоединиться к ней и ее мужу в их частной ложе в Карнеги-холле, а потом отужинать вместе с ними и небольшой компанией других приглашенных в кафе «Бустаноби». Мистер Шеридан был президентом Нантокского Торгового банка и Трастовой компании, а тот очевидный факт, что о Кокрейнах вспомнили в последнюю минуту, чтобы заменить какую-нибудь более именитую пару, имевшую иные планы на вечер, для Бена значения не имел.

Большую часть концерта Бен проспал. Глядя, как ее муж сидит, свесив голову на грудь и уронив руки на колени, Сара впервые обратила внимание на то, как заметно он прибавил в весе за последнее время. При этом вид у него был нездоровый, а его лицо, обычно багрово-красное, теперь казалось бледным, почти землистым. И он, должно быть, действительно страшно переутомился, если уснул в Карнеги-холле, где ему всегда доставляло огромное удовольствие разглядывать представителей четырехсот богатейших семейств Америки и мечтать, что в скором времени он станет одним из них.

Увы, в слишком тесном для него вечернем костюме Бен выглядел ряженым; черный шелковый галстук бабочкой врезался в белый крахмальный воротничок рубашки на тучной шее и, казалось, душил его. В этот вечер, как всегда, он заставил ее надеть слишком много драгоценностей со светло-голубым туалетом от Калло. Сара пыталась протестовать, но Бен настоял на своем:

«Какой же от них прок, если их не носить?»

Ее тяготило хвастливое выставление напоказ своего богатства; увешанная с головы до ног многочисленными нитями жемчуга и назойливо сверкающими бриллиантами, она смущалась и чувствовала себя донельзя глупо. Но стеснялась она напрасно: на ней было надето не больше побрякушек, чем на других (пожалуй, даже меньше, чем на многих) блистательных дамах в браслетах, брошах и диадемах, окружавших ее в фойе. Поэтому Сара могла утешать себя мыслью о том, что она по крайней мере не отличается безвкусием ото всех остальных.

Концерт закончился. Среди гостей Шериданов были еще две супружеские пары – Стенли и Киммели. В ожидании карет, которые должны были доставить их по Бродвею до 40-й улицы, миссис Киммель упомянула о том, что вчера вечером она с мужем и Лестер Стоун со своей женой уже были в кафе «Бустаноби» и сочли, что там очень скучно – совершенно не модное заведение. План мгновенно изменили, было решено отправиться всей компанией на площадь Лонгэйкр, к «Ректору», чтобы поесть омаров. Веселье им обеспечено: никогда не знаешь, кого можно встретить у «Ректора» после закрытия театров.

Усталое лицо Бена моментально оживилось, и Сару это ничуть не удивило. Ему было приятно, несмотря на усталость, покрасоваться в главном храме городских удовольствий. Когда их без колебаний провели к столику на первом этаже ярко освещенного, переполненного посетителями ресторана, у Бена появился лишний повод для торжества: на первый этаж пускали только тех, кто действительно преуспел в этой жизни; менее удачливым – если им вообще удавалось проникнуть внутрь – приходилось довольствоваться одним из семидесяти пяти столов наверху.

К полуночи свободных столиков не осталось ни для кого, невзирая на любые заслуги. Гам голосов и взрывы веселого смеха прокатывались между высокими стенами в сплошных зеркалах, люстры с хрустальными подвесками над головой подмигивали и переливались отраженным светом, позаимствованным у рассыпанной внизу груды бриллиантов и ослепительных дамских туалетов самых модных оттенков – лазоревых, светло-лиловых, канареечно-желтых.