Бегство к себе. Жизнь подростка (сборник)

Иногда я уходила с книжкой подальше вдоль берега и устраивалась там на теплых камнях. Если на озере не было лодок, увидеть меня никто не мог. Там я загорала, читала или мечтала. О том, что где-то должен быть мой лесной принц, мой Маугли – сильный, загорелый, отважный… В один прекрасный день он вдруг выйдет из тайги или приплывет за мной на лодке:

– Наконец-то я нашел тебя.

У него обязательно будут карие глаза с искорками. Сердце сладостно замирало от всех этих мыслей и образов.

В очередной раз, забравшись на свои камни, сняв с себя всю одежду и устроившись загорать, я задремала и не услышала приближающихся шагов. Очнувшись, вместо Маугли я увидела большую группу туристов с рюкзаками, изумленно глядящих на совершенно голую девицу посреди непролазной тайги. Как эти туристы попали в заповедник, было непонятно. Проходов и троп никаких не было, да и не разрешалось никому проникать на территорию. По их словам, они спустились откуда-то с гор, запутались в карте и вообще не понимали, где находятся. Поспешно натянув на себя одежду, я отвела их на кордон и по рации передала, что у меня тут «богатый улов». За туристами прислали пару катеров и отвезли в Давшу. Там, к обоюдной радости туристов и сотрудников заповедника, им разрешили остаться в поселке на неделю и определили их на покос. Потом дирекция заповедника вынесла мне благодарность за поставку трудовой силы в горячий сезон.

Шторм

В сентябре начались шторма. Когда поднимался сильный ветер, из-за большой глубины Байкал раскачивало так, что из безмятежной зеркально-голубой глади он быстро превращался в серую бушующую стихию. Огромные волны с ревом обрушивались на берег, швыряя, как соломинки, огромные бревна и ворочая валуны.

В один из таких дней мы – двое лесников и я – возвращались из поселка домой. Не дотянув пары километров до кордона, лодка заглохла. Лесники принялись разбирать мотор, пытаясь найти неполадку. Пока возились с мотором, ветер усилился, и озеро начало раскачиваться. Большие волны накатывались на лодку, норовя ее опрокинуть. Меня посадили на весла и велели «держать носом на волну». Это означало, что я должна была держать лодку перпендикулярно к волнам и не давать ей развернуться, иначе нас перевернет. Мы были довольно далеко от берега, и грести домой по такой погоде было невозможно. В течение трех часов лесники бились с мотором, а я с волнами. Я понимала всю ответственность, возложенную на меня, и от этого мне было страшно – выжить в холодном бушующем Байкале не было бы никаких шансов. Плечи и руки онемели от напряжения, нестерпимо болела шея – нужно было все время поворачиваться и смотреть на нос лодки и на волну. Стало темнеть. Нас неумолимо несло к берегу. Мы начали считать, какой волной лодку выбросит на берег. Было страшно еще и от того, что мы ничего не могли сделать и оставалось только ждать, сдавшись на милость стихии. Разработали план: сразу выскакиваем из лодки и быстро оттаскиваем ее вглубь, чтобы не накрыло следующей волной. Оставалось пять волн, четыре, три, две… Лодка поднялась на гребень последней волны и с грохотом и скрежетом обрушилась на камни. К счастью, ее не перевернуло. Мы были наготове и быстро выпрыгнули, оттащив лодку подальше от берега. Мне понадобилось несколько дней, чтобы отойти от физического и нервного перенапряжения.

Ожог

Я наваривала собакам кашу в большом чугунке на несколько дней. В тот день, сварив кашу, я понесла ее в сени, чтобы остудить, и споткнулась о порог. Часть почти кипящей каши выплеснулась мне на грудь и на правую руку. Быстро оттянув от себя тельняшку, я спасла кожу на груди, а вот с руки кожа снялась вместе с тельняшкой. Внутренняя поверхность руки и локтя были сильно обожжены, прямо на глазах стали вздуваться большие пузыри. Надо было ехать в поселок в медпункт. Мотор, как назло, не заводился. Я бегала по берегу, стараясь подставить руку ветру, чтобы хоть как-то унять нестерпимую боль. Наконец, провозившись с мотором часа полтора, Владик его завел, и мы отчалили. В медпункте никого не оказалось. Я узнала, где живет врачиха, и побежала к ней домой. Она сидела дома и кормила с ложки своего ребенка.

– Что там у тебя? – спросила она, едва взглянув в мою сторону.

Я показала покрасневшую вздувшуюся руку и попросила поскорее что-нибудь сделать.

– Сядь, посиди, – сказала недовольно врачиха. – Видишь, я кормлю ребенка.