Бегство Квиллера

— Должен сказать вам, Квиллер, что я прибыл сюда лишь потому, что у нас осталось всего лишь три дня. Марико Шода готова начать планируемый переворот — через три дня. И учитывая такое положение дел, я хочу надеяться, что вы не бросите свою миссию в столь критический момент.

Он ждал. Я не мешал ему.

Три дня. Какого черта, откуда он это взял?

Спрашивать я не “обирался. Пока еще не время.

— Что еще?

Вынув из кармана конверт, он вытянул оттуда письмо, развернул и положил его на маленький металлический столик рядом и повернулся ко мне.

— Может быть, вас заинтересует его текст. Словно выкинул из рукава козырного туза. Я взял листик. Очень белая, очень плотная хрустящая бумага с официальной печатью премьер-министра.

“Ввиду крайне критического положения дел, угрожающего миру и геополитической стабильности в Юго-Восточной Азии, разрешаются любые действия, направленные на улучшение ситуации. Я выражаю самую серьезную надежду, что тайный агент, чьи данные хорошо известны мне, позволит убедить себя и продолжит выполнение взятой на себя миссии, доведя ее до успешного завершения. Если желаете, можете передать ему мои наилучшие пожелания.”

Когда я поднял глаза, Ломан смотрел на меня с невозмутимыми благодушием, которое снисходило на него, когда он считал, что одержал верх. Я бросил письмо обратно на столик.

— Дешевый шантаж чистейшей воды.

— Очень жаль, что вы восприняли его именно так.

— С чего вы взяли, что меня надо “убеждать”?

— Я понимал, что в тот момент, как вы меня тут увидите, от вас начнутся одни неприятности. — Он подтянул к себе письмо. — Значит, вы отказываетесь от продолжения своей миссии?

— Нет.

Нервы внезапно дали сбой, скорее всего, из-за облегчения, что я наконец как-то определился.

— То есть вы хотите сказать, что остаетесь в деле и будете подчиняться Бюро?

— Да. Я сделаю то, что смогу. Это все.

Я не смотрел на него, но слышал его голос, в котором не было триумфа; на этот раз он говорил очень тихо и очень сдержанно.

— Это все, что нам надо.

Сработал он отменно. Зверя высшего полета загнал в яму, даже не притронувшись к нему, чего никак не ожидал, что не могло не произвести на него соответствующего впечатления.

— Надо найти ее, — сказал я. — В этом суть нашей сделки. — Конечно. Мы немедленно же начинаем. — Он пересек комнату по направлению к двустворчатым полированным дверям, и я услышал, как, подозвав Флуда, он начал договариваться с ним о системе условных сигналов или о чем-то еще. Пепперидж устало поднялся с места.

— Отменное шоу. Я знаю, что в делах они сущие подонки, но есть у тебя на примете что-то получше?

— В общем-то, нет.

— Их гениальность, — продолжил он, — в том, что они знают свою тайную агентуру от и до, — Говорил он тихо, и я слышал голос Ломана, который по телефону упомянул имя Кродера. — Ты работал под их руководством с первого же дня, как ты тут очутился. Теперь ты это знаешь. Но вот что мне нравится — они давали тебе лишь наводки и позволяли действовать, как тебе заблагорассудится. В таких условиях ты работаешь с наибольшей эффективностью, что им и надо. Взять, например, ситуацию с Кишнаром.

Я не хотел даже думать о ситуации с Кишнаром, потому что еще не отошел от нее, но левое полушарие уловило какой-то намек, и я в упор посмотрел на него. — Боже праведный. Она была предусмотрена.

Кривая усмешка.

— Да, старина.

Отлично. Высший класс. Оперативное руководство высшего класса — и не Пеппериджа, не Ломана, а лично шефа Службы контроля в Лондоне, Кродера, потому что только у него есть право подставить оперативника, выполняющего задание, на крав гибели и бросить его в таком положении.

“Разве что ты найдешь более действенный; более быстрый путь.”

Это слова Пеппериджа в больнице.

И прошлым вечером он почти точно знал: я сделаю то единственное, что можно сделать на этом этапе миссии, потому что какое бы новое направление они не нашли бы для меня, я не сдвинулся бы с места, пока за спиной у меня маячит Кишнар, не давая мне ступить ни шагу. Из всех мыслимых поступков мой был самым предпочтительным, и им было известно, что я это понимаю, почему они и оставили меня буквально на краю гибели самому выпутываться и вот почему Пепперидж заранее позаботился о еще одном убежище для меня и посадил тут ждать Ломана, пока не придет время раскрыть все карты.

— Высший класс.

— Я крепко надеялся, что ты выдашь нечто вроде этого. Потому что так оно и было.

На их совести еще кое-что, но мне не хотелось думать об этом.

— Послушай, — обратился я к Пеппериджу. — Теперь мне надо поспать. Есть тут что-нибудь вроде кровати?

— Я покажу тебе.

Он провел меня через анфиладу помещений, собранный и серьезный, каким и должен быть хороший руководитель на месте, и, открыв плечом какую-то дверь, остановился на пороге, придержав меня за руку.

— У тебя был трудный день. Тут на всякий случай, если тебе понадобится, есть медсестра.

— Хорошенькая? — И, рухнув на кровать, я сразу же заснул.

— Нет. Но ты должен предоставить это нам. Да пошел он к черту!

Она вытирала кровь. Я просто спросил его, есть ли какие-нибудь новости о Кэти.

— Как ты себя чувствуешь, старина?