Бегство Квиллера

- Тесноватая комнатенка, _не так ли? - В ней были кровать, покосившийся шкаф, стул с прямой спинкой, циновка, лампа, небольшое зеркало - и это вся обстановка. - Хочешь, чтобы я договорился о другой?

- Я не собираюсь торчать тут все время. Его желтоватые глаза остановились на мне.

- Я хочу тебе сказать, что мы нашли ее ахиллесову пяту - и это ты. Согласен?

- Ты хочешь сказать, что она одержима?

- Да. Именно так.

- Мне тоже начинает так казаться. (Вот почему я и оказался вечером рядом с доктором Израэлем - чтобы получить от него какую-то информацию.)

- Как я тебе говорил, - продолжил Пепперидж,- мне уже удалось немало что выяснить; кое-что у Китьякары - мы говорили с ним с глазу на глаз, опасаясь, что где-то рядом может быть крот. Он согласился, что для Шоды не было абсолютно никакого смысла подкидывать тела агентов ко дворцу и к штаб-квартире полиции. Но она восприняла слежку как личный вызов. Он сказал, что корни такого поведения кроются в ее детстве - она очень болезненно относится к вызову любого рода.

Тут еще были часы, небольшие часики у кровати, которые невыносимо громко тикали, действуя мне на нервы. Я старался не обращать на них внимания.

- И понимаешь, она была дико оскорблена твоим появлением в храме, что, как тут говорят, лишило ее лица. - Он поднял голову. - Но почему ты на это пошел, в самом деле?

- Я подумал, что это было бы полезно для... - я остановился, осознавая свои слова; щеголяя подчеркнутым рационализмом и вроде бы руководствуясь им, наш брат предпочитает полагаться на истину, которую трудно выразить словами. Я начал снова: - Я подумал, что будет полезно переговорить с генералом Дхармнуном, потому что именно этому человеку Лафардж писал относительно "Рогаток", и именно по этой причине я и полез в пекло.

Я поймал себя на том, что мне не хочется много распространяться. Пепперидж терпеливо ждал продолжения.

- И я хотел увидеть Шоду, - наконец признался я. Снова воцарилось молчание.

- Значит, увидеть ее.

Я стал выкручиваться, чувствуя, что сам себя загнал в угол.

- Готов допустить, что с моей стороны этот поступок был довольно непродуман. В нем было что-то личное, какой-то личностный подход. И думаю, потому что она напугала меня до смерти, так что мне захотелось взглянуть в лицо этой сучке.

Опять молчание; кивок.

- Я понимаю. Ничего он не понял.

- Мне приходилось пугаться в жизни, и не раз. Что естественно при таком образе жизни - ты знаешь, о чем я говорю; ты и сам бывал в таких ситуациях. Но в первый-раз я почувствовал... - я никак не мог подобрать подходящего слова, поэтому употребил первое, что мне пришло на ум, хотя оно звучало несколько мелодраматично, - что обречен.

Пепперидж молчал. Отзвук слова повис в воздухе, как запах дешевых духов. Я уже взмолился, чтобы он нарушил молчание, сказал что-нибудь - только бы не слышать в тишине это чертово тиканье.

Наконец я перестал мерить шагами комнату от стенки до стенки и остановился, уставясь на него; он сидел на стуле, выпрямившись, составив ноги вместе; на коленях у него лежал магнитофончик, и, вздернув голову, он смотрел на меня, а я внезапно увидел этого человека в новом свете, что меня потрясло, словно на сцене появился тот самый Пепперидж из "Медной Лампы".

- Обречен, - повторил он, ибо понял, что я вижу, и хотел смазать видение своим, якобы, невниманием.

Я шагнул назад и в сторону, стараясь справиться с охватившим меня гневом.

- Надеюсь, ты ведешь со мной честную игру, не так ли?

- Да, - почти сразу же и с подчеркнутым ударением сказал он. - Я занят только тобой и твоим заданием. Он не врал. Я бы сразу это почувствовал.

- У меня нет выбора. - Я смотрел ему прямо в глаза. - Мне приходится верить тебе.

- О, да у тебя есть выбор, старина. Ты просто можешь сказать, чтобы я проваливал, и все.

Он произнес это совершенно серьезно.

- Пожалуй, и могу.

- Но делать этого ты не собираешься, в чем совершенно прав. - Теперь он держал голову подчеркнуто прямо. - Значит, обречен, как ты сказал.

Я перевел дыхание и расслабился.

- Я хочу сказать, что порой и тебе и мне при выполнении задания приходилось попадать в неприятные ситуации, но мы справлялись с ними и делали свое дело, во всяком случае, пока мы живы. Были минуты расслабления, когда удавалось глотнуть воздуха.- Я прислонился спиной с стене, такой прохладной в душной комнате. - Но на этот раз, Пепперидж, все по-другому. - В последнюю неделю мне стало казаться, что операция, заведет меня в тупик, откуда мне не выбраться, что бы я наделал, в конце его меня ждет смерть.

Опять молчание, затем:

- Я никогда не ощущал ничего такого, но понимаю, что ты имеешь в виду.

- Неужто?

Даже его понимание могло иметь целью не упустить меня... Господи, как глубоко я увяз. Комната внезапно уменьшилась в размерах, и меня сдавили ее стены. Все дело в том проклятом месте, где я очутился, населенное беднягами, которые режут себе вены и глотают валиум; вот откуда эта атмосфера, миазмы которой я чувствую.

Но все не так.