Бегство охотника

Двойник осел на палубу. Глаза его смотрели на ангелов или на что там положено смотреть умирающим; на что-то, чего Рамон, во всяком случае, не видел. Рот его приоткрылся, и на грудь сползла струйка крови.

Дрогнуло ли слегка его сердце, когда тот, другой, умер? Когда оборвалось то, что связывало их двоих? Или это была лишь игра его воображения? Трудно сказать.

Рамон перекатил труп к краю плота и сбросил его в реку. Тело показалось еще раз или два из воды, а потом погрузилось окончательно. Тыльной стороной ладони он вытер с лица плевок.

Гроза швыряла плот из стороны в сторону, и Рамон не мог сказать, от чего его больше тошнит — от непредсказуемой качки и рывков, от смерти другого себя или от потери крови. Сахаил ползал по плоту; его бледная плоть напоминала теперь Рамону не столько змею, сколько червяка. Провода его искрили, но в сторону Рамона не поворачивались.

— Что, у нас осталась еще одна проблема? — спросил он, но инопланетная штуковина не отозвалась. Он не знал, послал ли Маннек сахаил действовать самостоятельно или же управляет им на расстоянии. В любом случае эта фигня оказалась куда многофункциональнее, чем он ожидал. Должно быть, Маннек натравил его на них сразу же, как освободил чупакабру.

Рамон испустил протяжный вздох и осмотрел свои раны. Порез на боку выглядел серьезно, но не настолько, чтобы беспокоиться за легкое. Что ж, хорошо. Ногу, как он обнаружил, тоже порезали. Он вспомнил: да, было что-то такое в самом начале драки. Деталей он уже не помнил. Рана кровоточила, но не угрожала ничем серьезным. Заживет.

Он ощущал, как выветривается из крови адреналин. Руки тряслись, тошнота усилилась. Он удивился, поняв, что плачет, и еще больше удивился тому, что причина этих слез крылась не в усталости, не в страхе и даже не в нервной разрядке после жестокого поединка. Из всех охвативших его чувств преобладала скорбь. Он горевал по своему двойнику, по человеку, которым был некогда он сам. Его брат, нет, больше, чем брат, умер — и умер потому, что он сам убил его.

Возможно, это было обречено завершиться вот так; в колонии не нашлось бы места для них обоих. Выходит, или он, или двойник не мог не умереть. Помнится, ему снилось, как он уплывает, как становится другим человеком. Сны, мечты. А теперь они уплыли прочь, как уплыло тело убитого им человека. Он Рамон Эспехо. Он всегда был Рамоном Эспехо. Он никогда не мечтал по-настоящему стать кем-нибудь другим.

Он медленно размотал с руки мокрый халат. Боль усиливалась. Больше болел бок, и он мог зажать рану халатом — возможно, это уняло бы кровотечение. Он плохо соображал, стоит ли предварительно намочить халат или нет. Интересно, далеко ли он еще от Прыжка Скрипача и медицинской помощи? И что, спросил он у себя, обнаружат врачи при осмотре? Не оставили ли Маннек со товарищи на нем каких-то еще сюрпризов?

Даже несмотря на горечь, на неопределенность и боль, какая-то часть Рамонова сознания, должно быть, ожидала-таки нападения. Какое-то мельчайшее движение на самой периферии зрения… Сахаил копьем метнулся к нему. Он не размышлял. Клинок просто оказался там, где ему полагалось оказаться, в то мгновение, когда ему полагалось там оказаться. Изготовленная человеческими руками сталь вонзилась в инопланетную плоть в паре дюймов ниже того места, где торчавшие проводки обозначали голову. Сердцебиение у Рамона не ускорилось. Он даже не вздрогнул. Он просто слишком устал для этого.

Сахаил испустил долгий, высокий свист. Кончик ножа, вспоровший тело этой штуки, чуть потемнел от электрического разряда. Сахаил бился, как змея, дергая Рамона из стороны в сторону. Он вонзил клинок в корягу, пригвоздив к ней и сахаил. Плоть рядом с клинком посветлела и отчаянно пульсировала. Проводки и слизистая мембрана, враставшая некогда в шею Рамона, обмякли как неживые.

— Если ты вернешься к своим, — начал Рамон и тут же забыл, что хотел сказать. Тело его казалось ему тяжелым, как топляк, лежащее на дне бревно. Только через несколько вдохов-выдохов он вспомнил: — Я сделал для Маннека его работу, но я Рамон Эспехо, а не чья-то там дрессированная собачка. Вернешься, так им и передай. И ты, и все остальные ваши могут оттрахать сами себя, ясно?

Если сахаил и понял его, виду он не подал. Рамон кивнул и, выругавшись, выдернул нож и столкнул змееподобное тело с плота. Оно погрузилось в воду; только голова виднелась еще на поверхности — сначала отчетливо, потом, по мере того как пелена дождя скрывала ее, все более расплывчато, пока не исчезла в сумерках. Рамон посидел немного. Дождь хлестал его по спине и плечам. Его привел в себя удар грома.

— Прости, чудище, — сказал он реке. — Просто… так вышло.