Бегство от Франка

— Да, конечно, — ответила я. Телевизор был включен и без конца показывал одни и те же кадры. Как будто механик ушел и оставил пленку крутиться. Самолеты, врезавшиеся во Всемирный Торговый Центр. Пламя. Окутанный дымом Манхеттен. Слева вверху лазурноголубое небо. Я только что поставила себе диагноз ненормальная, потому в мозгу у меня мелькнуло слово красота. Так или иначе, я должна была понять, что это жестокая действительность.

— Мир обезумел. Но где ты была?

— Дома… А до того… у гинеколога.

— Страшный день! Почему ты не отвечаешь, когда я звоню?

— Я забыла взять с собой телефон.

— Какой был смысл дарить тебе мобильник, если ты не берешь его с собой, когда уходишь из дому?

— Там под руинами люди. Может, они еще живые?

— Ты не слушаешь, что я тебе говорю. Тебя интересуют только катастрофы.

— Мы могли бы оказаться на их месте.

— Конечно, это ужасно. Но от нас ничего не зависит. И ты это прекрасно понимаешь. А я хотел сообщить тебе нечто совершенно чрезвычайное.

— И что же это такое?

— Не по телефону. Я приду завтра.

— Когда?

— Не знаю. Я позвоню.

— Ты хочешь сказать, что я весь день должна сидеть и ждать твоего звонка?

— Нет, просто возьми с собой мобильник.

— И не уходить далеко от дома, чтобы можно было тут же вернуться и услышать твою чрезвычайную новость?

— Почему ты злишься?

— Как по-твоему, о чем они думают там внизу?

— Где внизу?

— Под руинами. Под тоннами каменных блоков. Как действует мозг под таким огромным давлением? А страх? И клаустрофобия?

Мгновение он молчал.

— Санне, твое сопереживание достойно уважения, и я понимаю, что ты сердита, мы все испытываем гнев, но могла бы ты хоть один раз в виде исключения проявить немного радости.

— Радости? А чему мне радоваться?

Франк вздыхал не только тогда, когда бывал расстроен. Бывало, в его вздохах слышалось какое-то внутреннее спокойствие, и мне это нравилось. Так было и теперь.

— Ты могла бы подумать обо мне и о той радостной вести, которую я хочу тебе сообщить.

— Сегодня все кажется таким мелким! — сказала я, прекрасно понимая, что это звучит фальшиво и надуманно.

— Можно я приду? — спросил Франк и вздохнул еще раз.

— Конечно.

— Я позвоню. И принесу бутылку вина. Это надо отпраздновать.

— Что отпраздновать?

— Подожди и поймешь. — Он засмеялся тихим воркующим смехом и положил трубку.

Я выключила телевизор и подошла к окну. Но я не могла ни на чем задержать взгляд. Непривычное чувство, что жизнь уже никогда не будет прежней, держало меня мертвой хваткой. Душою я была там, в Нью-Йорке. Отрицать это было бы трудно. Так или иначе, но я заплакала. Спасительная пелена заволокла все мои представления о погибших в руинах. На ней было написано: Франк попросил у жены развода.

— Я положил все на твой счет, — сказал Франк.

Мы не смотрели новости по телевизору, мы вообще не включали его, когда он приходил ко мне. И на несколько минут я забыла о рухнувших в Нью-Йорке башнях. Мы сидели по разные стороны письменного стола, между нами стояла бутылка вина. Это было необычно. Обычно мы располагались на диване-кровати.

— Почему ты не оставил их у себя? Ведь у тебя же есть свой счет?

Он немного растерялся.

— Я хочу, чтобы именно ты… сохранила эти деньги.

Сама не знаю, почему я засмеялась. В его словах не было даже намека на юмор.

— Зачем это? — спросила я наконец.

— Так… так будет надежнее.

— Надежнее?

— Да. Аннемур о них не знает. В этом нет надобности. Она ни в чем не нуждается.

В голове у Франка имелся какой-то узел, который я никак не могла распутать. До сих пор не могла. Иногда он скрывал от своей жены очень важные вещи. Например, то, что он разбогател. Это почти равнялось неверности. Что-то тут было не так. Судя по его рассказам, его жена не из тех, кто пустил бы эти деньги на ветер. И еще одно: если Франк скрывает от нее столь существенные вещи, то вполне вероятно, что от меня он скрывает еще больше. Я выжидательно смотрела на него. Ждала, что он скажет хоть что-нибудь, что развеет мои подозрения. Например, что он наконец расходится с женой! И что в этом-то и кроется причина того, почему она ничего не должна знать об этих деньгах. Любая бывшая жена, разумеется, потребовала бы своей доли от выигрыша на бегах. В блеклом вечернем солнце Франк был похож на сытого кота, пока до него не дошло, что я жду от него дальнейших объяснений.

— Ну, есть и другие причины, — сказал он наконец.

— Какие?

Не знаю, откуда у меня взялась дерзость, чтобы устроить такой допрос. Возможно, я научилась этому у американского президента в его бесконечных репризах. Может, человек вообще начинает подражать тем, кого видит по телевизору? Не исключено, что я произвела на Франка впечатление религиозного фанатика и террориста. Он выглядел выбитым из колеи. Сперва он слегка потянулся, потом наклонился ко мне и по-товарищески похлопал меня по плечу. Это было подозрительно. Товарищеских отношений между нами не существовало. Никогда. Для нас были характерны нежные объятия, поцелуи и соитие.