Бегство от Франка

Я плохо спала и просыпалась при малейшем звуке, доносившемся с заднего двора. Утром все выглядело не так, как ночью. Я стояла у кухонного стола и, пока варился кофе, смотрела в окно. Большие темные деревья, названия которых я не знала. Только не березы. Таким, как я, легко узнавать березу.

Задний двор служил садом на разных уровнях, он был довольно большой, потому что вокруг него стояло много домов. Ступени, ведущие в самый низ, были посыпаны песком. Шутить с наледями было опасно. Сметенные в большие кучи опавшие листья, подобно стареющим дамам, напрасно старались сохранить свои великолепные осенние краски.

Пока я ждала у окна, пошел снег. Несколько выходящих в сад домов были выкрашены в желтый и оранжевый цвет, словно им было велено заменить собой солнце. Молодой человек вынес пустые бутылки и небрежно побросал их в мусорный контейнер. Несколько секунд мой слух услаждал звук бьющегося стекла. Прибежала маленькая девочка в зеленом пуховике и стала прыгать. Вдруг она остановилась и подняла голову, что-то наверху привлекло ее внимание. Так она стояла довольно долго. Совершенно неподвижно.

Заметив рядом с собой Фриду, я спросила:

— Как думаешь, в Освенциме птицы пели?

Чешские куклы

Фрида считала, что мне не следует употреблять в романе слово tableau.

— Почему? — удивилась я.

— Оно искажает смысл. И похоже на навязчивую идею. Вроде твоей чесотки. К тому же это просто неверно. Ты рассказываешь о действии. Движении. Табло же всегда неподвижно, — объяснила она.

— Иногда приходится писать так, как считаешь нужным, независимо от того, что кто-то сочтет это неверным. — Как ни странно, но в моем голосе послышалось упрямство.

Я решительно взяла толковый словарь, чтобы найти первоначальное значение слова tableau. На Фридины знания я не полагалась. Сколько раз я убеждалась, что слова, искаженные предрассудками и неправильным толкованием, получали совсем другое значение.

Я прочла вслух:

— Tableau (в пьесе, ревю) — живая картина, неожиданная сцена, драматическая ситуация, подтекст пьесы… Ну и так далее…

— Но ведь ты пишешь роман, — возразила Фрида.

— Не надо сужать значения слов. Речь идет об истории в истории.

— Не спорю, но если эта история так важна, ты можешь просто вставить ее в свой текст, не вешая на нее ярлык.

— Это будет неправильно, — сказала я, теряя мужество.

— Ладно, не будем препираться, — сказала Фрида. — Между прочим, сколько страниц ты написала сегодня?

— Ты прекрасно знаешь, что дело не в количестве страниц, а в содержании.

— Но если ты не напишешь ни строчки, то и содержания никакого не будет.

Я не удостоила ее ответом, взяла словарь, ушла в гостиную и села за письменный стол. Мы долго молчали. Потом я сказала:

— Кто-то звонил в дверь еще до того, как мы встали. Кто бы это мог быть?

— Наверное, почтальон.

— У нас есть почтовый ящик. К тому же мы не получаем почты.

— Он принес «Афтенпостен», и она не влезла в щель ящика.

— Надо отказаться от подписки. С нашей стороны было неосмотрительно переадресовывать сюда газету.

— Теперь ты будешь думать, что Франк справлялся об этом на почтамте? — вздохнула Фрида. Но по непонятной мне причине она позвонила по телефону и отказалась от подписки.

— Все! Теперь можешь быть спокойна, — сказала она.

Но я уже отвлеклась и не могла больше работать. Особенно потому, что знала: имя Франк уже попало в рукопись.

— Мы не можем оставаться здесь. Надо куда-нибудь уехать, — сказала я, закрыв мой новый ноутбук. Он был тоньше портфеля-дипломата.

— Хорошо! Самое время что-нибудь предпринять. Мы едем в Прагу! Там у нас появятся новые мысли и идеи, — сказала Фрида.

— Почему в Прагу?

— Там интересно. Ведь мы абсолютно свободны, верно? И делаем только то, что нам нравится.

— Но в Праге-то что нам делать? Почему ты выбрала именно Прагу?

— Мы там никогда не были. К тому же у тебя есть путеводитель по Праге.

— Лучше поехать в более тихое место. В последнее время мне почти не удается сосредоточиться. Дни идут, и тема теряет свою остроту. Я не могу радоваться окружающему, если у меня совесть не чиста оттого, что я не пишу.

— Совесть у тебя не чиста из-за денег Франка, а не из-за твоей работы! Но если ты будешь прятаться от жизни и у тебя не будет новых впечатлений, тебе и писать будет не о чем.

— Тебе этого не понять, — сказала я, уступая ей.

— Где уж мне! Но я думаю о переезде с тех пор, как ты, выйдя из дома, начала оглядываться по сторонам. Я уже выбрала отель, построенный в тысяча девятьсот пятом году в стиле «югенд». О нем написано во всех рекламных брошюрах о Праге. Какой-то тип написал о нем даже в «Афтенпостен», значит, он и впрямь стоит того. Верно? «Grand Hotel Europa»! Мы ехали среди живописных пейзажей Германии, и даже отдельные безобразные места не могли испортить впечатления, что эта страна — один цветущий сад. Воодушевившись, мы сделали крюк и проехали недалеко от Мейсена. Деревья были еще зеленые, как и положено ранней осенью, и по Эльбе скользили теплоходы. Ландшафт напоминал живопись XVIII века, на которой еще не высохли краски.