Бегство от любви

— Нет, ничего. Просто вспомнила Одного человека.

— Признайся, у тебя в жизни уже была большая любовь?

Милли нехотя пожата плечами:

— Большая? Не знаю, можно ли ее назвать большой. Но я просто с ума схожу по этому человеку. Даже сейчас.

— Что значит — даже сейчас?

«После того как я занималась любовью с твоим сыном!» — ответила Милли мысленно. Но вслух произнесла другое:

— После того, как я уехала от него за тридевять земель.

— И он не попытался остановить тебя? Таких девушек нужно держать зубами!

— Наверное, у него было много таких девушек.

Барбара догадалась:

— Он старше тебя? И, наверное, женат?

— Нет, не женат. Еще нет. Но он собирался жениться, когда мы встретились.

— Вот как! Но, увидев тебя, он, конечно же, передумал?

— Не знаю. Возможно, для него это было просто затмение. Приступ безумия. А теперь он снова пришел в себя И опять задумался о свадьбе. Говорят, что лучшие семьи основаны не на любви, а на уважении и дружбе.

Барбара резко повернулось. Лицо ее так и пылало гневом.

— Какие глупости! — резко сказала она. — Если в семье нет любви, она не может просуществовать долго. Потому что сердце человеческое все равно ищет любви. И оно найдет ее где-то в другом месте, если жена или муж не дают ее. Мой муж…

Она замолчала на миг, будто что-то проглотила с трудом. Потом заставила себя продолжить.

— Я не хотела тебе говорить… Не сразу. Но мой муж… Он ведь не умер. Он ушел от меня. От нас.

— Вот мерзавец! — вырвалось у Милли.

Поставив в духовку противень с пирожками, Барбара задумчиво произнесла:

— Нет, я не назвала бы его мерзавцем. Он всегда был хорошим мужем и отцом. Просто сердце Тома истосковалось без любви за двадцать лет нашего брака. А тут он как раз встретил девушку. Молоденькую, конечно, вроде тебя.

«А ведь ей больно меня видеть!» — догадалась Милли и ощутила желание немедленно уехать отсюда.

— И я его понимаю. И благодарна за то, что он сразу откровенно признался мне в своем увлечении. Не лгал и не выставлял меня идиоткой, которая верит каждому слову. Я ведь говорила тебе, что очень ценю честность. Открытость.

Милли опять подавила вздох: «Разве я могу признаться ей в том, что произошло между Дэвидом и мной? Ей лучше не знать. Как и Анабель…»

— Но теперь он для меня действительно как будто умер. Он не звонит нам и не пишет, и мы не трогаем его. Наши жизни разошлись. Они и не должны были соединяться, ведь мы никогда не любили друг друга. Но мне казалось в юности, что мы отлично ладим с Томом. И этого вполне достаточно, чтобы наша жизнь сложилась хорошо. А она не сложилась. Она сломалась.

Барбара чуть приподняла голову:

— Но это касается только нашей совместной жизни. А моя собственная продолжается, несмотря ни на что. Впадать в уныние — большой грех. Ты ведь знаешь, наверное, что Господь не посылает человеку непосильных испытаний. Только те, которые каждый из нас может выдержать. Я уверена, что ты сможешь выдержать испытание своей любовью.

— Наверное, смогу, — хмуро отозвалась Милли. Ей было стыдно смотреть этой женщине в глаза.

— Не наверное, а наверняка! Я чувствую в тебе достаточно сил, чтобы справиться со всеми ударами судьбы. Не побоялась же ты взять и уехать с насиженного места, чтобы начать все заново. И смотри!

У тебя все получилось.

— Пока еще только портрет получился.

Милли скромничала. Она понимала, что нарисовать портрет для нее большая удача. И это значит, что она выросла как художница. Когда это случилось? Почему? Неужели потрясение, пережитое из-за Майкла, сделало ее немного другой? И уже этой другой приоткрылись какие-то тайны творчества…

В душе ее все так и пело: «Я уже не просто папенькина дочка! Не только испорченная девчонка при деньгах. Я представляю из себя что-то. Я своими руками создаю этот мир!»

Это было, конечно, громко сказано, ведь речь шла всего лишь о библиотечном плакате. Но Милли радовалась так, будто приобщилась к племени великих художников. И то, что вместе с ней радовалась Барбара и восхищалась ее талантом, было особенно приятно. Милли все больше нравилась эта женщина. И тем, что без колебаний протянула ей руку помощи, когда решила, что Милли нуждается в ней. И тем, что сумела уберечь свою душу от губительного разъедания ревностью и желанием зла бывшему мужу. И тем, что она воспитала сына, умеющего быть нежным и страстным.

Все чаще Милли ловила себя на том, что с Барбарой ей легче и приятнее, чем с собственной матерью, которая только и стремилась осудить всех и вся. Младшая дочь перестала делиться с ней секретами так рано, что уже и не помнила, чтобы они разговаривали по душам. С Анабель их мать легче находила общий язык, хотя в той не было и намека на такое тотальное осуждение. Старшая сестра Милли не была грешницей, но и не считала себя святой.

«Мы с отцом — другого поля ягоды», — много раз думала Милли, вспоминая его прегрешения, свидетелем одного из которых она стала. С ним они были больше дружны, и отцу Милли могла шепнуть, что, например, опять продулась в казино. Правда, такое случалось крайне редко.