Бегство в Египет. Петербургские повести

– Вот, – сказала она отцу, показывая на спящего сына. – С этого всё и начинается. Сначала им интересно, чем занимаются по ночам соседи. Потом они собираются в дурные компании и на улице пристают к прохожим.

– Не вижу никакой связи, – сказал ей Андрюшин папа. – И вообще наш сын не такой.

– Не такой. Пока, в отличие от некоторых присутствующих здесь пап, некоторые присутствующие здесь мамы ведут с ним воспитательную работу, – сказала мама.

– Как тебе сегодня концерт? – Папа попытался переключиться на менее взрывоопасную тему. – По-моему, в куплетах Мефистофеля Нестеренко слегка дал маху.

– Пока некоторые присутствующие здесь папы строят из себя знатоков оперного пения, некоторые присутствующие здесь мамы думают, как лучше раздеть ребёнка и перенести его на диван.

Раздеть Андрюшу и перенести его на диван оказалось проще простого.

Как большая заводная игрушка, Андрюша Пряников, поддерживаемый родителями, сам доплёлся до разобранного диванчика, сам разделся и улёгся под одеяло.

Папа вспомнил про удивительную трубу, поискал её тут и там в комнате, чтоб ещё раз взглянуть на небо, но нигде почему-то не обнаружил.

Зато вдруг наткнулся на саквояж, на который раньше не обратил внимания. Папа взял саквояж в руки и внимательно его осмотрел.

Вещь была старинной работы, но выглядел саквояж как новенький.

Мягкая добротная кожа какого-то экзотического животного обтягивала его каркас, и не было на ней ни морщинки, ни стёртого, побитого уголка, ни прочих отметин времени.

Удобная латунная рукоятка и встроенный механизм замка особенно восхитили папу. Всё же он был пожарным, об этом мы уже говорили, то есть вооружённым технически, хоть и не чуждым гуманитарной сферы.

От опытного глаза специалиста не укрылась и маленькая эмблемка на внутренней пластине замка: вписанный аккуратно в круг чуть заметный отпечаток ступни.

Когда он её рассматривал, проворный световой паучок пробежался по папиному лицу, но папа ничего не заметил.

«Масоны», – подумал папа и тут же позабыл про эмблему.

Внутри саквояж был пуст, но папу это нисколько не удивило.

Удивило его другое: какой она была, пустота!

Бархатная материя ночи на внутренней поверхности саквояжа чуть-чуть щекотала пальцы, когда они приближались к ней. Свет лампы, попадая туда, полностью поглощался бархатом, и папины прищуренные глаза, сколько ни старались вглядеться, так ничего и не разглядели.

Пустота была какой-то космической, и, зажгись сейчас в саквояже звёзды, папа только бы кивнул головой и принялся вспоминать названия всех этих небесных созданий.

Из ванной вернулась мама.

– Интересно, – спросила она, ничуть не удивившись вещице, – насколько долго нашему юному Мефистофелю прослужит этот очень даже симпатичный портфельчик?

Папа пожал плечами и поставил саквояж на стеллаж.

«Ладно, – подумал папа. – Утро вечера мудренее».

И отправился вслед за мамой на боковую. 

Глава 10

Визит сантехника

Раньше всех под балтийским небом просыпаются портовые краны. Они тянут свои длинные шеи и высматривают в ды́мке рассвета ещё сонные солнечные лучи. Жизнь их медленна, работа почётна. Они стражи городских рубежей, они слушают голос моря, предупреждая о разбойных набегах неуёмных варяжских волн.

Вслед за кранами просыпаются птицы, окунаются в воздушное серебро и приветствуют счастливыми криками возрождённую после ночи жизнь. Птицы будят ленивых дворников и украдкой наблюдают с карнизов, как те курят свои ранние сигареты и выкашливают остатки ночи.

Кто в Коломне остаётся без сна, это сердце её, Фонтанка.

Она и душа этой портовой окраины, и её муза, защитница и хранительница. Протекая ночным дозором вдоль холодных гранитных стен, она всюду должна поспеть – здесь утешить, там обнадёжить, дать совет или отвести удар.

Лишь зимой, с декабря по март, она уходит на заслуженный отдых – и то если не помешают оттепели. Но и там, под ледяным одеялом, она тревожно вслушивается сквозь сон в шаги и шёпоты, в молчание и разговоры.

Утро для папы Андрюши Пряникова началось с беседы по телефону.

Хмурый папа сидел в прихожей возле столика с общественным аппаратом, одной рукой теребя халат, другой удерживая у сонного уха ледяную телефонную трубку. Звонил папин приятель Зайцев, как и папа, работавший в Эрмитаже, правда, не по пожарной части, а сотрудником отдела Востока.

– Послушай, – спросил приятель у сонного Андрюшиного отца, – какой сегодня у нас год, день недели, месяц, время суток и час?

Андрюшин папа честно ему ответил.

Только вы, читатель, не удивляйтесь такому странному вопросу приятеля. Как и многие сотрудники Эрмитажа, коллега папы по музейной работе страдал жестоким профессиональным недугом – порою начисто забывал события ближайших дней, часов и минут, зато отчётливо помнил вещи, удалённые в глубины истории.

Слово за слово, и папа, разговорившись, рассказал приятелю о трубе, которую вчера его сын выловил случайно в Фонтанке.

Приятель три секунды молчал, потом присвистнул и спросил, заикаясь: