Бегство в мечту

Андрей потом так и не смог понять, что появилось раньше: огонь и раскат выстрела, или тот страшный фонтан снега, напоминающий взрыв. Он очнулся только тогда, когда огромный, плохо различимый в пляшущем свете фонаря медведь был уже совсем рядом. Павлов словно пританцовывал в снегу, выставив перед собой рогатину. Казалось невозможным, что один человек, пусть даже столь богатырского сложения, как бывший ефрейтор, сможет остановить такую груду мускул и сухожилий, мчащуюся на него. Но в последнюю секунду, когда поднявшийся на дыбы медведь попытался достать лапой потревожившего его врага и окованные наконечники рогатины коснулись его бедер, Павлов резко опустил свою часть рогатины, упирая ее основание в снег. Медведь взревел так, что у Андрея на какое-то время заложило уши, и попытался лапами извлечь глубоко вошедшую в грудь палку. Павлов что было сил удерживал рогатину у земли, позволяя зверю всем своим весом наваливаться на нее, вгоняя острие все глубже в растерзанную шкуру. Но тут медведь рванулся всем корпусом, выдирая рогатину из его рук, и покатился по земле, взметая столбы окрашенного кровью снега. Громкий сухой хруст, напоминающий выстрел, ясно оповестил, что толстая, крепкая палка не выдержала его многопудовой тяжести.

— Берегись! — заорал Павлов, и зверь, бросившийся было на раздражавший его свет фонаря, резко повернул, подминая под себя кричавшего.

Не теряя времени, Андрей метнулся к осевшему в снегу медведю и что было сил опустил приклад ружья на его массивный квадратный затылок. Жалобно треснуло расколовшееся дерево. Фонарь упал в снег и погас. И вновь затихший лес озарял лишь узкий рог полумесяца.

С задумчивым выражением на лице Павлов пошевелил пальцами руки, удовлетворенно кивнул и повернулся к наблюдавшему за ним с легкой улыбкой Андрею:

— Вроде, как и раньше… Отвык я что-то от собственной руки, пока она в гипсе висела… Представляешь: всю жизнь в каких-нибудь переделках участвовал, и ни одного шрама. А тут, за один раз — и шрам через всю щеку, и рука в двух местах сломана, и куча растяжений да вывихов… А все из-за какого-то зубастого хомяка…

Андрей непроизвольно погладил шкуру медведя, на которой сидел.

— Ничего, — утешил он, — шрам тебе даже идет. До этого у тебя была наивно-добродушная физиономия, а теперь «суровый облик» в стиле Джека Лондона. Нет худа без добра: теперь я знаю, что ходить на медведя ночью — занятие неблагодарное. Не скучное, но и неблагодарное. Ведь пока ты гипс таскал, я и печь топить научился, и дрова колоть, и как поварешку держать вспомнил… Нет, на мишку я больше не ходок. Пушистый такой, плюшевый, а мы его… Жалко!

— А-а, уже пришел в себя? — усмехнулся Павлов. — Шутишь… Ну-ну… А первых два дня заикался. Да и — как я заметил — у тебя все слова на букву «м» начинались. Помнишь, как ты доктору объяснял? «М- медбрат, м-медведь м-мужика м-мял… М-может, м- можно м-м-укол? М-мается…» И ружьишко мое сломал… Было бы с пользой, а то… Об дохлого медведя двустволку развалил…

— Было там время у него пульс проверять, — покраснел Андрей. — Он на тебе лежит и лапами сучит, как в разгар страсти, а ты что-то орешь дурным голосом… Даже мешать вам неудобно было…

— Заорешь тут, — хмыкнул Павлов. — Обломок рогатины мне прямо в лицо впился. Славно потрудились. Хоть и дурь была — страшная, расскажи кому, не поверят… Я сам, словно ребенок малый, завелся да еще и тебя за собой потащил… Но уж больно Полкана было жалко…

— Купим мы тебе еще доброго пса, — пообещал Андрей, похлопывая по толстой пачке бумаги, лежащей рядом с ним. — Немножко мне осталось. Листов десять-пятнадцать — и книга готова. В субботу съездим в райцентр, отправим бандеролью в какое-нибудь издательство и будем ответа ждать. За месяц обернется. Узнаем, получилось у меня что-нибудь, или нет… Тебе точно понравилось? — в который раз спросил он друга.

— Да понравилось, понравилось, — в сотый раз заверил его Павлов. — «Третий сорт — не брак»… Шучу я, не дуйся. Я книжек мало читал, но твоя по душе пришлась. Легко написано, словно говоришь… И конец хороший. Не люблю, когда в книжке все плохо кончается.

— Знаешь, это странно, но большая часть самых лучших книг оканчивается печально. «Унесенные ветром», эпопея про мушкетеров, эпопея про Чингачгука и Даниеля Бампо, эпопея про…

— Мне это ни о чем не говорит, — отмахнулся Павлов. — Про мушкетеров читал, а остальные… Ты уж не обессудь. Спроси меня, как сруб рубить, я тебе скажу и покажу, и научу, а все эти тонкости… Времени на книги просто нет. Разве что зимой… Да и деньги, опять же…

— Ладно, — расщедрился Андрей. — Стану миллионером, буду тебе по экземпляру бесплатно высылать.

— Здорово! — в тон ему обрадовался Павлов, — Будет чем печку растапливать.

— Вот так, да?! Какая, ты говоришь, рука была сломана? Правая? Держись: пришла очередь левой!

Он бросился на снисходительно улыбающегося Павлова, и они кубарем покатились по избе, сметая на своем пути табуреты, сворачивая столы и роняя на пол посуду…