Бегство (Ветка Палестины - 3)

- В банках - воры, - продолжил Саша с прежним спокойствием, - в складах Лода - воры. Многолетние, патентованные! А вы, представители государства? Вы уважаете мои законные человеческие права? Ни один "олим ми Руссия" не знает о статусе "Тошав кева". Он, де, только для "белых людей"... Напечатано, говорите? Где? Так ухитрились напечатать, что никто и понятия не имеет-прячете закон под подушкой. И это не все! Ваш начальник с улицы Гиллель, "твердый законник" пошел на прямую фальсификацию, - пытался представить меня жуликом, обманщиком. Дать русскому олиму "тишав кеиа" - это прецедент. Боитесь прецедента, как я понимаю?

Чиновница, наконец, обрела дар речи:

- Человек три месяца в стране, а ему, видите ли, уже всё известно!

- Почему три месяца? - удивился Саша. - Больше года! Но заявление подал во время...

- Теудат зеут! - Окрик часового прозвучал в ее голосе. Саша положил на стол теудат зеут - внутренний израильский паспорт. Дама взглянула на документ и отшвырнула его. Текст закона произнесла тоном, в котором звучали торжество и брезгливость:

- О статусе "Тошав кева" имеют права ходатайствовать лица, которые находятся в стране менее трех месяцев. Всё! Хто следующий?

Саша вышел из министерства оглушенный, несчастный, повторяя про себя "Капкан! Куда ни шагни - капкан!" Двинулся по улице, не разбирая дороги. Только подойдя к Яффским воротам, понял, куда его несут ноги.

Вечер был ветреный и пока спускался к "Котелю Маарави" -Западной Стене Храма, продуло до костей. Пальцы скрючило. В голове никаких мыслей, только ощущение беды. И своей вины. Облапошили, общипали, как куренка. Что он скажет Гиршовичу и всем остальным Гиршовичам из "амуты"? Что бросился в воду, не разведав броду? Одеревенелые губы пошевелились. Не сразу дошло до сознания, что в нем ожили строки из "Кетувим" - писания, которые Саша предпочитал всем молитвам и повторял все годы суда и тюрьмы, когда предали его, казалось, самые надежные: "Ибо что получает человек от всего труда своего. Ведь все дни его - страдание, и дело его - огорчение, даже ночью нет сердцу покоя..." Усмехнулся над собой - "Плач Ярославны на стене в Путивле"

"Коэлет" предлагал именно то, чего был лишен всегда и о чем мечталось: "Лучше горстка покоя, чем полные пригоршни суеты и погони за ветром..."

Площадь у Стены широкая, малолюдная. Не самая большая в мире, а кажется Саше каменным морем. Спешат по ней люди со всех сторон, несут все, что есть за душой. Пересек ее почти бегом, положил руку на шершавый, искрошившийся камень Стены. Камень теплый. Пальцы отогрелись. Теперь думалось бодрее: "Взялся за гуж..." Саша знал "Кеэлет", как любимое лермонтовское "Мцыри". Начни с любой строфы, продолжит наизусть Строчки возникали, бежали без всякого усилия с его стороны - "Опасающийся ветра - не посеет, наблюдающий за тучами - не сожнет..."

Мудрость не стареет, сказано в притчах Соломона.Как и глупость, добавил Саша от себя. Он взял стул, приставил к одной из гладких потемнелых глыб с выдолбленным по краям бордюром-ложбинкой - знаком камнетесов Ирода, римского наместника. Он любил этот треснувший и вдоль и поперек, с глубокой щелью камень, казалось ему, полураздавленный тяжестью тысячелетий и, тем не менее, надежный, как и всё здесь. Впрочем, он бы, наверное, не устоял перед ветрами вечности, распался, этот крошившийся по углам "ироданский" камень, если бы его не сжимали плотно, со всех сторон такие же глыбы, почти не тронутые временем. Устояла Стена - устоит и камень с трещинкой!

Сверху клонился к нему куст с мелкими дрожавшими на ветру листочками; как он укоренился здесь, на вечной Стене, и зазеленел густо, победно, один Бог знает!

Саша сел лицом к Стене, ушел в себя, стараясь припоминать то, что крепит сердце.

Никто и никогда не потревожит человека, припавшего к Стене Плача или сидящего к ней лицом.

Саша положил обе руки на теплый и, чудилось, мягкий живой камень и ушел в свой Иерусалим. Ощущение энергетического потока пронизало тело. Будто подключили к какому-то гигантскому компьютеру и омывает каждую твою клетку поток информации, полуосознанной, на языке и вовсе незнакомом, компьютерном, но - умиротворяющей. Возникшая от обиды и разочаровния боль в правой стороне груди стала утихать. Опять, как всегда в минуты покоя, будто увидел пространство за стеной, полное солнца и свободы, и ушел в него. Энергетический поток подхватил, унес и оставил там, разворачивая во все стороны, как космический корабль на орбите. С каждым поворотом уходят тревога и тяжесть минувшего дня, и ты паришь легкий, невесомый...

Когда Саша поднял голову и оглянулся, день остывал. Стал виден в синеве горящий над площадью вечный огонь - шесть факелов, в память о шести миллионах павших.

Мелькнуло горестно - "Основали Храм на океане крови, а уроков из этого никаких... Правят на лжи".

Услышал сбоку шопот на русском, оглянулся. Шептал, прислонясь лбом к Стене парень в застиранной футболке, видно, из новых олим.

- Если Ты есть, - донеслось до Саши, - сделай так, чтобы Вовик выздоровел.