Бегство (Ветка Палестины - 3)

Вечерами заваливались инженеры, огромный, как холодильник, прораб добряк - араб со смешной фамилией Абу Херхер Лимон, заглядывали Эли и Саша Казак, Софочка пела русские песни: "Ты не шей мне, матушка, красный сарафан..." А романсы исполняла так, что Саша прослезился, хлопал в ладоши и кричал "Бис!" Повторял каждый раз, что у нее сказочное меццо-сопрано. Будто она не знала! Ну, не "сказочное", конечно, просто сильное, но коль так нравится ему ее голос, спела для него, искусно кручинясь: "Что так жадно глядишь на дорогу, в стороне от веселых подруг..." И еще одну песню, думала, никому неведомую, услышанную еще в Норильске: "Мы бежали по тундре, по железной дороге, где мчится скорый Воркута-Ленинград..."

Дов затих и, что за ним редко наблюдалось, "отключился" от своего Херхера Лимона. Потом попросил все, что пела, повторить.

Прижилась Софочка. Оказалась самым нужным человеком в доме. И вдруг ждет ребенка. Естественно, конечно; но не оставляет Дова головная боль. С женой начал было разводиться, оказалось, это не просто. Во всех смыслах. В конце-концов, передумал. Из-за детей. Мало деньги давать, видеться надо, помогать, остерегать, в случае чего. К тому же... делить с "пташкой" бетонный комбинат? Откупиться? А как наращивать мощности? Замешкаешься, пустят по миру! С другой стороны, расстаться с Софочкой? Обидеть и ее, и самого себя? Чего вдруг?

Недавно она спросила ревниво, были ли у Дова любимые женщины?

- А как же! - Дов поднял голову с подушки, взглянул на сияющую Софочку. - "Пташка"... Кроме "пташки"? Ну, была одна голубоглазка. А зачем тебе?

- Я похожа на нее?

- То была баба партийная,- объяснил Дов.- Против рабочей партии нож точила, молилась на Жаботинского.

- А кто такой Жаботинский?

Дов аж в затылке поскреб. - Ты прилетела куда?.. Правильно, в аэропорт имени Бен Гуриона. А когда в Израиле с социализмом расквитаются, свяжут Гистадрут бельевыми веревками, аэропорт будет "имени Жаботинского". Впрочем, может, евреи проявят широту, как Франко, который и своих, и чужих почтил единым кладбищем.

- А кто такой Франко?

Дов замолчал. "После землетрясения она родилась, что ли? Про какую-то Кэрен Карпентер, о которой и не слыхал, два часа молола". И чтобы не было между ними никакой неясности, сказал: ребенка он, конечно, примет, а вот жениться не сможет. А когда Софа обмолвилась, что мать у нее русская, из донских казачек, и она не скрыла этого от рава Зальца, заметил не без удовлетворения: -Тем более, под хупу с тобой не станешь... - И добавил осторожно: -Может, аборт сделаем, а?

Об этом Софочка и слышать не хотела. Долго ли ей жить с Довом, кто знает, а ребенок будет ее любить всегда. В Израиле все рожают рано, а и Меа Шеариме, где живут религиозные, рассказывали, меньше семи детей ни у кого не быпает.

Дов ей нравился все сильнее. Она сказала себе, будет с ним столько, сколько он захочет. Нельзя жениться, ну, так что ж... Она обязана ему всем.

Зачастил к Дову Саша Казак. То статью привезет из "Таймса" об Израиле, то строительные документы "амуты..."

- Мог бы и курьера послать, - буркнул Дов, бросив на Сашу взгляд исподлобья.

- Давно Софочкиных песен не слышал, - простодушно признался Саша.

Саша любил слушать Софочку. Она была Россией, которую он гнал из сердца и по которой скучал, не всегда осознавая это. Скучал по друзьям, оставшимся там, за "колючкой", в иркутской "крытке", по песням, - настоящим, которые, бывало, подхватывал весь барак разом. Затянула Софочка "Во степи глухой умирал ямщик...", Саша слушал, не скрывая слез. Как-то подыграл ей на пианино, а потом, когда Софочка устала, взял несколько аккордов, от которых у нее сразу прошла усталость. И затем уж не отпускала Сашу от клавиатуры до полуночи. Пришлось Дову мчать пианиста к последнему автобусу.

Дов взглянул на раскрасневшуюся Софочку, спросил перед сном.

- Нравится он тебе?

- Очень! - вырвалось у Софочки. - Взглянула на Дова опасливо: у Дова лицо открытое - что на уме, то на лице, добавила торопливо: - Женил бы его на своей Тали. Он стоющий парень.

- Тали еще школы не кончила.

- А я?!

- Ты - пример положительный, но не для Тали. Есть у тебя подружка... в половину твоего веса?

Софочка разревелась - спрыгнула с кровати, ушла в свою комнату. Причмокнув досадливо, Дов потопал босиком наверх - извиняться.

В один из холодных осенних вечеров, когда в гористом Иерусалиме за окном не то туман клочьями, не то тучи прибились, Софочка спела гостям на "бис" свою неизменную: "Ты не шей мне, матушка, красный сарафан". Сверкнула глазами - в ее взгляде был упрек Дову, - и Саша решился. Когда Софочка расставляла на огромном обеденном столе тарелки, вызвался ей помогать и сказал вполголоса, что любит ее и будет счастлив, если она выйдет за него замуж.

Софочка воскликнула недоуменно, прижимая тарелку к груди:

- Прямо так и замуж? - Добавила твердо: - Это невозможно! Тихий, интеллигентный Саша ей нравился, что и говорить. Но мало ли кто ей нравился?!

Недели через две Саша прикатил, когда Дов был на работе. Начал сходу:

- Ты ко мне хорошо относишься, Софочка?

- Очень!