Высшие чины иерусалимской полиции и корреспонденты прибыли почти одновременно. Потолковали вполне дружелюбно. Затем отправились на нескольких машинах в полицейское управление. Разобрались в происшедшем быстро. Высшие чины извинились. "Не сердитесь на наших людей, - попросил пожилой глава городской полиции. - Они привыкли иметь дело с ворами и проститутками. А тут одни инженеры и профессор... - Он попросил Сашу сделать заключительный снимок на память. Мол, все олим целы и невредимы. Улыбаются.
Но на один вопрос шеф полиции отвечать не хотел: кто дал команду арестовать? Крутить руки невинным людям? Кто именно?
- Поймите нас, - в который раз вопрошал Эли. - Если тот человек вне закона, смеется над законом, бесчинствует как хочет его левая нога, где гарантия того, что завтра это не повторится, не прольется кровь?
Наконец, главный произнес неохотно: - Давайте скажку честно. Если назову фамилию, мне уже завтра не работать. А я больше делать ничего не умею. Я профессиональный полицейский.
Визит затянулся. По сигналу шефа полиции, принесли бутерброды, кофе. Визитеров, а заодно и корреспондентов, подкормили, а к полуночи развезли на полицейских джипах под синими мигалками по городам и весям.
Эли и Саша покинули джип у редакции газеты на русском языке, разбудили редактора, и, благо вся контора размещалась в его двухкомнатной квартире, помогли переверстать готовый завтрашний номер. И на следующее утро весь русский Израиль говорил только о визите к "переодетым арабам". Статья Эли и Саши называлась "КГБешная вонь в Израиле".
В тот же день в газете на иврите "Едиот ахронот..." ("Последние новости") была помещена информация о том, что группа хулиганов прорвалась к министру Шарону и потребовала, чтоб их... накормили. Полицейские поделились с ними своими завтраками. Вечерняя газета "Маарив" высказалась несколько ближе к правде...
Целую неделю олим торжествовали: наконец-то их услышали. Торжество увяло в тот час, когда газеты сообщили, что свалка на берету моря, отданная амуте, поставлена на торги. Земля не выкуплена, стройка не начата, просрочено время. А как можно было выкупить землю, когда цена еще не была назначена?! Адвокат Дова подал аппеляцию в Высший суд справедливости Израиля. Заседание суда назначили на декабрь. А торги двумя неделями раньше...
- Это конец, - сказал Саша, едва Дов перевез его в отель "Sunton", поближе к Эли и старику Аврамию. - Я объявляю бессрочную голодовку...
Глава 8. ЕВРЕЙСКОЕ ЧУДО ПО ТРИ ШЕКЕЛЯ В ЧАС.
- Бессрочную голодовку? - Эли испугался за Сашу, - Ты что?! Взгляни на себя в зеркало, - кожа, да кости.
- Иначе хана! Вчера двенадцать семей потребовали обратно свой вступительный взнос. Нам больше не верят. И правильно делают... Без скандала строить не дадут. Вчера у Дова эта Софочка-милашка нас так накормила, что первые дни я голодовки и не замечу. А там втянусь.
Прожект Саши Казака Эли не одобрил, но и не отговаривал парня. На третий день сашиного протеста газеты на русском начали давать информацию о голодной забастовке в отеле "Sunton"! На шестой подключилась тяжелая артиллерия - "Едиот ахронот", "Маарив".
Дов газеты на русском читал через пятое на десятое, узнал о Саше, развернув свежий "Едиот". Прыгнул в машину, и через полчаса вбежал в отель. Закричал с порога:
- Сашенька! Этим их не возьмешь, бронтозавров! Я голодал у Стены Плача, голодал в Нью-Йорке, грузины объявляли сухую голодовку, даже Ашдодский порт захватывали. Им все это как слону дробина! Господи, один лоб у тебя остался!
- Заберите у нас Эмика на недельку-две, а? чтоб он тут не болтался, попросил Саша осевшим голосом.
- Какого Эмика?! - Только сейчас Дов узнал, что мудрецы из Сохнута поселили вместе с Сашей уголовника, которого в Лоде выводили к встречающим, как узника Сиона. Мол, оба каторжники... У Дова от гнева губы задрожали. Мясистые обкуренные губы Дова чувств никаких не таили, были для Эли открытой книгой. И тут вырвался у него вопрос, который не раз хотел задать Дову: не выдвигали ли когда-нибудь Дова Гура в Кнессет или в министры?
Дов раскрыл рот, словно ему угодили кулаком в живот. - Эт-то ты к чему несешь?
- Я подумал, что вас когда-то, подвохом или клеветой, провалили, закидали дерьмом. Словом, ножку подставили: стоит упомянуть правительство или Сохнут, вы начинаете вулканить. Трудно не почувствовать, Дов. Ненависть к израильскому истеблишменту у вас личная. Кровная.
- Личная, - подтвердил Дов. - А то какая еще! Одолженная, что ль?!