- Ура-а-а! - Победный глас грохнул на площади, как взрыв. Прохожие шарахнулись- Даешь наше русское ура-а-а-а!
Глава 3 (17)
"ЧТОБ И СЛОВА "ЕВРЕЙСКИЙ" НЕ БЫЛО..."
Вернувшись в Москву, Дов прямо с вокзала заехал на Еврейский Конгресс, посидеть часик-другой, - "для общего продуванца", как он сказал, потом захватить Наума и вместе с ним вернуться в гостиницу. Наума на Конгрессе не было. "Не иначе, шастает по театрам", подумал Дов. В зале сладкогласил пухлощекий сохнутовец. "Прилететь в Москву, чтоб слушать сохнутовца?! Тут своих врунов навалом!" - Дов чертыхнулся про себя, встал и, топая своими тяжелыми туристскими ботинками, вышел в фойе, где разговорился со знакомым. Подошла и молодежь, услышав, что этот краснолицый, плотный, как борец-тяжеловес, бородач - гость из Израиля.
- ... Был у меня белый магнитофончик. Налепил я на него две голубые полоски изоленты, получился как бы израильский флаг, -рассказывал Дов. Погулял с этим флагом по Белокаменной, сестры Берри голосили у меня на идиш, израильские певицы, - десять лет врезали мне за всё такое со строгой изоляцией. Едва выжил... Интересно, ребята, как вам удалось легализовать в Москве идиш, еврейские песни-танцы? Даже сионисты не прячутся, ходят грудь вперед... Как же всё тут переломилось, ребята? - Дов угостил окруживших его москвичей американскими сигаретами, приготовился слушать.
Рассказывали наперебой, размахивая руками, дополняя друг друга. Вырисовывалась немыслимая еще вчера картина.
Имперская столица очеловечилась не сразу, сдалась последней. Когда в Уфе или в других республиках появлялись еврейские культурные или научные центры, это ни у кого не вызывало негативных эмоций. А в Москве у чиновников глаза стали круглыми: "Ка-ак еврейский?! Почему?! Никогда!"
"В Уфе уже год существует, - настаивали на своем евреи-москвичи. - И даже в Киеве".
Чиновники тянули, понимая, вместе с тем, что от судьбы не уйдешь. "Давайте назовем, как угодно, - наконец, предложили самые гибкие и прогрессивные. - Скажем, "Центр по изучению проблем малых народностей". Или как хотите, но чтоб и слова "еврейский" там не было".
Евреи народ настырный, не отделаешься!.. Один чиновник надоумил: "Приведите кого-либо еще - немцев, татар, мордву, что ли. Мы разрешим сразу пять центров и, среди них, еврейский. А то меня тут же заподозрят в симпатиях к сионизму".
Москвичи так и поступили. Отыскали в Москве татар, которые давно пытались возродить "Татарское историческое общество", созданное до войны и Сталиным ликвидированное. Татары подготовили документы и отправились на регистрацию вместе с евреями. Чиновники встретили их с пугливым восторгом. "Пожалуйста, - ответствовали, - на основании решения от такого-то числа вполне можно..."
За спиной молодых, сгрудившихся вокруг Дова, начались взрывы безудержного хохота. Гоготали, окликая дружков, что-то показывая им. Один из парней пытался успокоить неугомонных, мол, мешаете слушать, но и он присоединился к реготу, присев на корточки и хватаясь за живот. Вскоре хохотал весь Еврейский конгресс. Смех доносился даже из зала.
Не оживился только Дов, бросивший взгляд на одну из фотографий, которая вызвала столько веселья. На любительской карточке плыл над головами "памятников" известный сионист Наум Гур, выступавший на открытии Конгресса. Каждую его ногу в клетчатых заморских штанах несли по трое не менее известных делегатам молодцов, физиономии которых выражали неподдельный восторг. В фойе рассказывали подробности: один из еврейских активистов был тогда среди публики и заснял весь королевский кортеж.
Дов послушал - послушал и безмолвно, ни с кем не простившись, покинул Конгресс: он знавал за Наумом страсть к "театральным взбрыкам", как говаривал покойный отец. И обычно радовался ей. Но сейчас рассердился не на шутку: не время скоморошничать. Люди кровью обливаются. Да и не дурил Нема вовсе! За шутовством вся их программа - основы сионизма. Бен Гурион и не скрывал никогда: хорошо бы галутных евреев попугать, иначе не пойдут под его руку...
Проходя мимо бронзового матроса на станции метро "Площадь Революции" распалил себя против Наума: "Муляж! Муляж бесчувственный! Государственные мОзги!"
Дверь его полулюкса в гостинице "Националь" открыл Наум, веселенький, напевающий шлягерный мотивчик.
- Это тебя "Память" на руках носила?
- Было, - беспечно ответил Наум.
- Вызовы где - отдал Сусику?
- Понима-аешь... - растерянно протянул Наум. Дов развернулся и врезал брату в скулу. Наум долетел до подоконника, грохнулся на ковер, запутавшись в шелковой портьере. Стал ругаться, держась за щеку. - Где вызовы? переспросил Дов.
Наум вытянул из заднего кармана клетчатых брюк желтый фирменный конверт. - Почему не отдал, артист?
- Да не было Сусика, дома не было!
Вранья меж братьями не водилось, не было его и сейчас. Но и правды тоже: о конверте Наум вспомнил лишь в метро, в которое его торжественно внесли новые "друзья". Поезд уже промчался пол-Москвы, возвращаться не хотелось. Позвонил Сусанне из автомата, трубки не сняли.