Бегущая могила (ЛП)

Дверь открылась, и появилась Шона со всем, что просил Уэйс. Она поставила перед Робин тарелку, нож, вилку и бокал, еще раз поклонилась Уэйсу, сияя, и исчезла, закрыв за собой дверь.

— Ешь, — приказал Уэйс Робин, сам наполняя ее стакан водой. — В Артемиде, как и во многих других человеческих образах божественного, много противоречий. Она охотница, но и защитница охотников, девушек добрачного возраста, богиня деторождения и… как ни странно… целомудрия.

Он взглянул на нее и вернулся к еде. Робин сделала глоток воды, пытаясь снять сухость во рту.

— Лично я, — продолжал Уэйс, — не презираю учения тех, кого обычные религиозные люди считают язычниками. Я не считаю, что христианская концепция Бога более обоснована, чем концепция древних греков. Все субъективные попытки составить полное представление о Пресвятой Божественности неизбежно являются частичными и несовершенными.

Кроме твоего, подумала Робин. Она положила себе рагу и поленту и теперь откусила большой кусок. Это было одно из лучших блюд, которые она когда-либо ела, или, возможно, дело было просто в том, что она так долго была лишена настоящей еды.

— И ты была щедра к церкви, Артемида, — сказал Уэйс. — Тысяча фунтов! Спасибо, — сказал он, прижимая руку к сердцу и показывая привычное выражение смирения и благодарности.

— Я должна была сделать это раньше, — сказала Робин.

— Почему ты так говоришь? — спросил Уэйс, подняв брови.

— Потому что я знаю, что другие люди жертвовали до меня. Я должна была…

— Не существует понятия “должна”, — сказал Уэйс. — Важно только то, что сделано. Путь к чистому духом — это, по сути, процесс все более активный. Молитва, медитация, учеба — это действия. Сожаление бездейственно и полезно лишь в той мере, в какой оно побуждает нас двигаться дальше, к новым действиям. Итак, все это очень хорошо, но, — сказал Уэйс, его улыбка уже угасла, — твой дневник… немного разочаровывает.

Сердце Робин забилось быстрее. Когда она завела дневник, то взяла за основу слова Нив Доэрти: каждый день одно удовольствие, одно знание.

— Нет вопросов, — сказал Уэйс. — Нет сомнений. И уж точно никаких указаний на внутреннюю жизнь Ровены.

— Я старалась не проявлять эгоизма, — сказала Робин.

Уэйс издал смешок, который заставил ее подпрыгнуть.

— Это именно то, что я ожидал от тебя услышать, Артемида.

Робин не понравилось повторение нового прозвища. Она понимала, что оно призвано одновременно льстить и дестабилизировать ее.

— И я слышал, что на лекциях по доктрине ты ведешь себя так же. Ты никогда не ищешь дискуссий и разъяснений. Ты внимательна, но молчалива. Никакого любопытства.

— Я думала…

— Это было бы проявлением эгоизма? Вовсе нет. Это мой принцип: я предпочел бы встретиться лицом к лицу с честным скептиком, чем с сотней людей, которые верят, что знают Бога, но на самом деле находятся в плену собственной набожности. Но что меня интересует, это отсутствие любопытства и споров, потому что ты не пассивная, не так ли? Не совсем. Ты неоднократно это демонстрировала.

Пока Робин силилась ответить, она услышала движение за пределами комнаты, шарканье, а затем голос Лин.

— Я не хочу уходить — нет! Н-н-н-нет!

— Музыка, — сказал Уэйс, с грохотом отложил нож и вилку, поднялся на ноги и спокойно направился к неприметной панели на стене. Нажав на кнопку, он включил классическую музыку. Робин услышала, как хлопнули входные двери фермерского дома. Она успела вспомнить, что Лин почти наверняка была родной дочерью Уэйса, как он снова пересел на диван и сказал, как ни в чем не бывало,

— Так что я в недоумении от тебя, Артемида. С одной стороны, пассивность, беспрекословное послушание, неумолимая трудовая этика, журнал, который не задает вопросов, крупные пожертвования на церковь.

— Но, с другой стороны, сильная и динамичная индивидуальность. За пределами доктринальных семинаров ты бросаешь вызов авторитетам и сопротивляешься более глубокому восприятию церковных предписаний. Ты демонстрируешь сильную материалистическую приверженность к важности тела, а не к требованиям духа. К чему эти противоречия, Артемида?

Робин, который чувствовала себя немного сильнее из-за того, что приняла пищу и воду, сказала:

— Я пытаюсь учиться и меняться. До прихода в церковь я был спорной. Из-за этого мой жених со мной расстался. Наверное… Мое ложное “я” все еще там, все еще цепляется за меня.

— Очень хороший, аккуратный, четкий ответ, — сказал Уэйс, снова улыбаясь.

— Я пытаюсь быть честной, — сказала Робин. Она подумала, что не помогут ли слезы убедить Уэйса в ее искренности. После потрясений последнего часа не потребовалось бы много времени, чтобы потекли слезы.

— Я слышал, — сказал Уэйс, — что единственный раз, когда ты проявила интерес к оспариванию церковной доктрины, был разговор с юным Уиллом на овощной грядке.

— Я не бросала ему вызов, — сказала Робин, стараясь не показаться защитницей. — Я сделала ошибку, и он меня поправил. Причем несколько раз.