Бегущая под дождем

— Красавицы мои! Какие люди! Одни, без охраны! — встряхнувшись, обаятельно улыбаясь, мгновенно среагировал Жигора. Хотя так и не вспомнил, кто такая и откуда старшая из них. Если бы взглянул в рот, тут же бы вспомнил. Большинство пациентов он помнил исключительно по полости рта. Кстати, «красавицами» Ефим щедро награждал всех посетительниц без разбора. Никакой дискриминации. Вне зависимости от возраста, живого веса и положения в обществе. За что его и обожали эти самые представительницы прекрасной половины человечества.

— Красавицы мои! — пел Жигора, поднимаясь из-за стола, хотя смотрел при этом только на младшую. Пристально и оценивающе.

«Бесаме-е, бесаме-е мучо-о-о!» — загудело у него в голове. Что неудивительно. Ведь слова этой некогда популярной во всем мире песенки написала такая же четырнадцатилетняя особа. Только жившая в другое время, на другом континенте.

— Здравствуйте! — строго повторила младшая.

В это мгновение Жигоре захотелось схватить эту рыжую девчонку за руку, выбежать из тесного кабинета и… побежать с ней по пустынному песчаному пляжу, чтоб упругий речной воздух бил им в лица, свистел в ушах и лохматил им волосы. А она чтоб смеялась. Беспричинно, беззаботно, весело! Просто так! От молодости и здоровья. Чтоб они бежали, бежали, заглядывая друг другу в глаза и все громче смеялись.

«Я готов целовать пе-есок! По которому ты ходила-а!».

Они мчались бы и только ветер гудел бы в ушах. Только гулко стучали бы пятки по плотному, как городской асфальт песку туда, где река делает плавный поворот и под кронами раскидистых деревьев уже дожидается сооруженный его умелыми руками шалаш. А перед ним на затухающем костре в котелке бурлит ошеломительного вкуса уха.

«Милая моя! Солнышко лесное!».

Они будут по очереди зачерпывать ложками прямо из котелка уху и осторожно, ощущая зубами непривычную твердь деревянных ложек, жадно глотать, как первобытные люди куски белой рыбы. Их зубы будет ломить… Зубы, зубы!

Жигора встряхнулся. И незаметно провел языком по своим собственным зубам. Как и многие стоматологи, Ефим наплевательски относился к своим персональным зубам. Все откладывал визит к своему другу, с которым когда-то вместе грызли буквари в первом медицинском. Сапожник, как известно, всегда без сапог. А ни у одного приличного писателя никогда не найдется в кармане и завалящего карандаша. Не говоря уж о шариковых или перьевых ручках. Се ля ви!

— Жигора! Миленький! Выручай! — донесся до его ушей голос той, что постарше.

Она решительно подталкивала вперед рыжую девчонку.

— Так, красавица! Прошу на трон!

Жигора широким жестом, вежливо и уважительно, пригласил Надю в кресло. Начал перекладывать на стеклянном столике свои никелированные предметы из арсенала средневековой инквизиции.

Надя, тяжело вздохнув, уселась в полу-кресло полу-кровать. Она с детства панически боялась стоматологов и мышей. Стоматологов больше.

Две безмолвные помощницы, (за все время пребывания Нади и Натальи в кабинете они не произнесли ни звука!), моментально укутали Надю какой-то шелковистой тканью зеленого цвета и подвязали под подбородок слюнявчик, как грудному младенцу.

— Откроем ротик, красавица! — журчал над ней Жигора. Как сытый кот.

— Так, так, так… Все ясно. Что будем делать? — не оборачиваясь через плечо спросил он Наталью, сидевшую на стуле возле двери.

— Голливудскую улыбку! — ответила Наталья.

— Легко! — кивнул Жигора. И улыбнулся Наде.

Лучше бы он этого не делал. Не улыбался. У него самого зубы были сплошь кривыми и желтыми, как клыки у моржа. Лучшей антирекламы не придумаешь.

Надя набрала в легкие побольше воздуха и зажмурила глаза. Будь что будет. Раз надо, придется потерпеть.

— Поставим пару коронок, — журчал Жигора, — Сделаем три пломбы. Тут и вот тут. Может быть, придется месяц другой поносить пружину.

Надя молчала. Терпела и молчала. С открытым ртом не много возразишь.

— Ничего сверхсложного! — весело заключил Жигора. — Все в наших руках.

— Все? — враждебно спросила Надя.

И сплюнула в специальную плевательницу.

— Песенка такая есть, слышала? «Все в твоих руках! И даже я!». На сегодня все.

Надя моментально вскочила с кресла и отошла от него подальше. К окну.

— Надя! Выйди, подожди меня в коридоре, — строго сказала старшая.

Надя презрительно фыркнула, бросила яростный взгляд на подругу и медленно вышла из кабинета.

Она терпеть не могла когда ей указывают. Выйди, подожди, помолчи и все такое. Но приходилось терпеть.

— Погоди, Наташенька! — раздраженно шептала Надя, спускаясь по лестнице.

— Скоро все это кончится. Мне осталось потерпеть совсем немного. После первого же успеха на сцене у нас состоится серьезный разговор. Очень серьезный. Мы расставим все по своим местам. Раз и навсегда.

Надя спустилась по обшарпанной лестнице, толкнула скрипучую дверь и вышла во двор поликлиники. Здесь можно спокойно посидеть на скамеечке. В тени под деревьями. Вокруг ни души. Только озабоченные голуби с шумом и хлопаньем крыльев штурмовали мусорные баки в углу двора.

Вчера в ее жизни свершилось то, о чем каждая женщина помнит всю жизнь.

— Жигора! Миленький, помоги!