Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях

Иногда, работая с женщинами, я учу их мастерить из ткани или других материалов камзол отпущения — длинный, до самого пола. Камзол отпущения — это наряд, на котором в виде рисунков, надписей, всевозможных нашивок и наклеек подробно изображены все бранные слова, которые женщине доводилось выслушать, все оскорбления, все обвинения, все травмы, все раны, все шрамы. В нем находит выражение ее опыт пребывания в роли козла отпущения. Одним, чтобы сделать такой камзол, достаточно одного-двух дней, другим не хватает и месяца. Он очень помогает подробно вспомнить все обиды, удары и раны, которые выпадают на нашу женскую долю.

Сначала я сделала камзол отпущения для себя. Скоро он стал таким тяжелым, что хоть призывай хор муз, чтобы несли шлейф. Я собиралась сшить этот камзол отпущения, а потом, собрав на него весь душевный хлам, сжечь все сразу и таким образом избавиться от некоторых старых ран. Но, вы знаете, я подвесила его к потолку в коридоре, да так и оставила; и каждый раз, проходя мимо, я чувствовала себя не хуже, а лучше. Я обнаружила, что восхищаюсь ovarios тех женщин, которые, нося на себе такие камзолы, способны ступать гордо, петь, творить и помахивать хвостом.

Я обнаружила такое же отношение у женщин, с которыми работала. Сделав камзолы отпущения, они тоже не хотят с ними расставаться. Они предпочитают сохранить их навсегда, и, чем их камзолы ужаснее, чем больше на них следов крови, тем лучше. Иногда мы также называем их боевыми камзолами, ибо они являют собой свидетельства выносливости, неудач и побед каждой женщины в отдельности и всех женщин в целом.

Есть еще одна хорошая идея: исчислять женский возраст не годами, а боевыми шрамами.

— Сколько вам лет? — иногда спрашивают люди.

— Семнадцать боевых шрамов! — отвечаю я.

Обычно меня понимают сразу и тут же начинают увлеченно подсчитывать собственный возраст по числу боевых шрамов.

Как лакоты, желая запечатлеть события зимы, рисуют значки на звериных шкурах, а науатлы, майя и египтяне вели летописи, в которые заносили великие события, происходившие в племени, войны и победы, так и у женщин есть свои камзолы отпущения, боевые камзолы. Интересно, что подумают о таких летописях наши внучки и правнучки. Я надеюсь, им объяснят, что все это значит.

И пусть здесь не будет недоразумений, потому что вы заработали это трудными решениями своей жизни. Если вас спросят о национальности, этническом происхождении или кровном родстве, улыбнитесь загадочно и скажите: «Я из клана раненых».

Глава 14. La selva subterránea: посвящение в подземном лесу

Безрукая девица

Если сказка — семя, то все мы — почва для нее. Просто слушая сказку, мы способны переживать ее так, будто сами являемся ее героиней, которая в конце либо терпит неудачу, либо одерживает победу. Услышав сказку о волчице, мы сами некоторое время бродим, как волчица, и обладаем ее знанием. Услышав сказку про голубку, которая наконец нашла своего птенца, мы некоторое время чувствуем, как бьется сердце в нашей оперенной груди. Если это сказка о том, как была добыта священная жемчужина из пасти девятого дракона, мы испытываем очень явственную усталость и удовлетворенность. Слушая сказку, мы запечатлеваем в себе знание.

У последователей Юнга это называется мистическим соучастием — термин позаимствован у антрополога Леви-Брюля и используется для обозначения отношений, в которых «человек не может отделить себя от воспринимаемого объекта или предмета». Последователи Фрейда называют это явление проективной идентификацией. Антропологи иногда называют его симпатической магией — колдовством, основанным на внушении. Все эти термины обозначают способность сознания на время отделяться от эго и сливаться с иной реальностью, то есть с иным способом восприятия, иным способом понимания. В нашем роду целители понимают это как переживание и усвоение идей в молитвенном или необычном состоянии сознания и перенос полученных прозрений и знаний в повседневную реальность[245].

«Безрукая девица» — замечательная сказка, в которой мы видим, как из-под более поздних наслоений выглядывают следы древних ночных культов. Она построена таким образом, что слушатель становится участником испытаний на выносливость, которым подвергается героиня, поскольку сказке присуща такая широта, что требуется долгое время, чтобы ее рассказать, и еще более долгое, чтобы ее постичь.

По обычаю я рассказываю эту сказку семь ночей; иногда, в зависимости от слушательниц, это продолжается семь недель, а бывает, что и семь месяцев, причем каждому описанному в сказке испытанию посвящается ночь, неделя или месяц, и для этого есть своя причина.