- Мы с Луккой были хорошей парой. Нам надо было выждать год и мы назначили свадьбу на май. Май нынешнего года. Почти месяц Лукка возил меня по курортам, где только солнце и море, где я загорела почти как мулатка и научилась заправски плясать румбу и самбо. Ему удалось вытянуть меня из притягательной бездны безумия, куда я начинала, наверное, потихоньку спускаться. Ни видений, ни страхов нне было - я выздоравливала. И каково же было мое удивление, когда в чудесных напоенных ароматами сумерках, полулежа в плетеном кресле на белой веранде отеля, я услышала мужской голос, раздающийся рядом. Мужчина говорил по-итальянски, а я понимала отлично, хотя и не думала, что настолько знаю этот язык. Оборачиваюсь - никого, только машет зеленым "крылом" банановая пальма. Закрываю глаза и вижу: такая же веранда, сумерки, беседуют двое - мой Лукка и очень пожилой крючконосый господин в черном костюме и прилизанными на косой пробор седыми прядями.
- Я выслушал тебя, Лукка. Ты рассказал мне все это, чтобы получить "добро" или восстать в случае моего отказа.
- Восстать, в случае отказа", - отвечал ему Лукка.
- Я не могу одобрить твой брак. Она - не наша. Тебя ждет другая невеста... Подумай и послушай меня, сынок: спрячь подальше свой "вессон", чтобы рука не чесалась.
Вечером спрашиваю осторожно у Лукки, кто и что - он пугается, путается, впадает в панику и, наконец, раскалывается. И вот что я узнаю. Отец Луки, потомок старинного аристократического рода - человек холодный, утонченный, беспомощный в делах, но с притензиями на оригинальность, выращивающий в качестве оригинального пристрастия фиалки, попадает под влияние мафиозной "семьи". Шантажируя, его заставляют "не обращать внимания" на то, что в рифрежераторах с его цветами по всей Европе путешествует какая-то контрабанда. Граф брезгливо зажимает нос платком от такой грязи, но начинает получать проценты от бизнеса. Вначале отказывается, а потом - принимает: дела-то с его фамильным имением были совсем плохи, жил он на широкую ногу, жена - сопрано, сын - спортсмен.
Когда отец умер, к Луке пришли мафиози и тоже "нажали"= пообещав золотые горы. Он сам - мальчишка, а уже женат, имеет двоих сыновей - в чем дело - не слишком вникал - согласился. После нашей встречи Лукка воспрял духом и решил развязаться с "семьей". Я ждала его в Париже и не подозревала, что в это время мой веселый герой сидит на цепи в каком-то подвале и ждет приговора, который "отцы" выносят всем отступникам. Ему удается сбежать, пристукнув охранявшего его парня и оказаться возле моего парижского дома с сумкой фиалок, которые он, на этот раз, купил в магазине на Елисейских полях.. Мы были счастливы целых пять дней и Лукка уехал, чтобы продолжить бой. Он думал тогда что оставляет меня навсегда... Дальше следует длинная история сражения одиночки против могучей силы, ставшая уже почти классической. Ему удалось отвоевать особый "пограничный" статус: он не с ними, но и не против них. И вот после смерти жены и визита Лукки ко мне в клинику, вызывал глава "семьи" и сказал то, что я уже "слышала". Мафия не разрешила ему жениться на мне. Но Лукка бросил вызов, увезя меня на Гавайи. Я только тогда узнала, как боялся он весь наш райский месяц, как мерещились ему шаги за спиной и тени, шныряющие за нашими окнами...
Йохим слушал Алису, не перебивая, но его сокойствия хватило ненадолго.
- Что же теперь? Оказывается, я не так уж бескорыстен и не нахожу в себе сил по-братски благословить вас, Алиса. Я ревную, как молодой супруг, и... и я желаю Лукке беды! - схватился за голову Йохим.
- А я так спокойно рассказываю тебе и о Филиппе и о Лукке, потому что все они - в тебе! А главное - я сама в тебе. Я люблю свое отражение в твоей любви, хотя всегда относилась к себе довольно прохладно.
...Они убеждали себя, что не должны портить огромности и бесконечности их единства мимолетностью плотской привязанности и все же боялись искушения. Они ни разу не поцеловались и спали в разных комнатах Алиса в комнате, выходящей в церковный скверик, Йохим - на диване "у Рыцаря". Так сложилось само собой по той, новогодней, не высказанной вслух, договоренности.
В самом конце февраля, в воскресенье, проснувшись рано утром от звона колоколов, Йохим как всегда направился к Алисе, чтобы еще час-другой охранять ее сон, витая в возвышенных мыслях. Он знал теперь, что захватывающая дух нежность - от ее вздоха, от губ и ресниц, от бугорков позвонка, проступающих под золотистой кожей, когда откидывала копну волос, россыпая их по подушке, - что тягучая, обволакивающая расслабленность покоя, охватывающая его рядом с ней - и есть любовь. Он ценил эти тихие минуты бдения - молитвы ли, присяги ли, - возвышенные и умиротворяющие, как великие полотна, стихи, музыка - как все то, что дает человеку понять: ты бессмертен, ты прекрасен, ты - вечен.