Бегущая в зеркалах

..."Есть-таки справедливость на этом свете! Благодарю тебя, святой Флориан", - перекрестилась Ванда, обнаружив на палубе расположившегося в шезлонге под зонтиком Готла. Он тоже оделся в белое и держа наготове алое махровое полотенце, глядел, как выкарабкивается из детского бассейна-лягушатника карапуз, опоясанный надувным резиновым кругом. Кристиану исполнилось пять. Это был смышленый и чрезвычайно подвижный мальчик, задира и командир, неизменно выходящий победителем из любых потасовок со сверстниками и даже более старшими по возрасту. Кристиан уже освоил маленький двухколесный велосипед, прекрасно плавал в садовом бассейне и выпросил у отца целую игрушечную палубу с колоколом и штурвалом, установленную на газоне возле садового бассейна. Там, с компасом на груди и в бескозырке он часто "рулил", отдавая команды грозным звонким голосом. О, если бы Корнелия видела! Вдавленный подбородок, припухший нос, глубоко посаженные глаза - это был ее Ехи, только совсем, совсем другой...

Когда родился яйцеголовый мальчик, Готтлиб облегченно вздохнул: пронесло, искушение ему не грозит. Ванда прижала к груди орущего, сучащего красными ножками младенца:

- Готл, не трогай его, умоляю! Оставь его мне... - она плакала, глотая бегущие ручьем слезы, и муж обнял, прижал их обеих.

- Никогда, никогда больше я не трону нашего ребенка.

И не обманул. Странно: его не удерживали ни обещания, ни опыт, ни размышления - ему просто не хотелось ничего менять. Ему вовсе не хотелось ничего менять в этом лице, уничтожить и переделать которое он мечтал с детства. Какая, собственно, разница? Такой или другой - его ребенок, человек, личность! А нос? - ну и пусть его, этот нос. Не в нем, выходит, счастье.

Сейчас, наблюдая, как брызгается и визжит в бассейне его мальчик, Динстлер не без гордости подмечал, что дети постарше боятся его и никто не смеет отобрать у Криса игрушку, даже свою собственную, приглянувшуюся задире.

-Мама, мама! - увидел Кристиан подошедшую Ванду, - смотри, как я сейчас поднырну! - Он смахнул повисшую на носу сосульку, оттолкнул с бортика чужого мальчишку и громко сосчитав: раз, два, три! - плюхнулся в воду, окатив все вокруг фонтанами брызг.

Ванда засмеялась, беря у мужа полотенце:

- Ну, совсем как ты, Готл, - всегда лезет в самое пекло!...

... Они вернулись домой с новыми силами, нехотя приступая к делам, которых было невпроворот. Уже три года на территории клиники возвышался новый корпус - специальная лечебница для людей, страдающих врожденными уродствами, а в отдалении, за небольшим оврагом, в зарослях орешника скрывался виварий, где томились несколько особей человекообразных обезьян и пару десятков собак.

Жизнь клиники, возглавляемой Динстлером, определилась. Не так, как виделось ему в самом начале, но и не слишком плохо, как обещали последующие события. Выбранный компромисс все же оставлял ему некую свободу для фантазий и экспериментов, предохранял от нежелательных последствий.

Покидая клинику Вальтер Штеллерман убедил-таки Динстлера не предпринимать отчаянных шагов.

- Понимаю, что "санитары цивилизации" предопределили мне участь узкого сектантства: моя судьба подобна судьбе средневекового ученого, живущего между своей тайной лабораторией и дыбой. Я должен прятаться и постоянно балансировать на краю, - уныло пророчествовал Готтлиб.

- Да, Йохим, пока это неизбежно. Хотя, не хочу вас обманывать, "пока" может оказаться длиннее наших жизней, - не стал разубеждать Натан. - Если бы ты знал, сколько лучших умов человечества существует сегодня в подобном статусе! Могу заверить: всему истинном ценному, создаваемому наукой, уготован удел секретности. Тебе повезло - пока ты будешь с нами, могу гарантировать одно - чистую совесть.

- Ну, не такую уж чистую, - криво усмехнулся Динстлер.

- Думаю, относительность этого понятия беспокоит даже обитателей монастыря. А ты все же - Пигмалион. Почти что Бог. Или атана. А лучше сказать - и то и другое. Речь идет о пропорциях. Наша задача - свести долю "сатанизма" к минимуму, выруливая к "разумному, доброму, вечному"... Попутного ветра, приятель!

Вальтер уехал, увозя Антонию и только через несколько месяцев, когда детскую занял новорожденный Кристиан, Динстлеры получили письмо от Франсуаз: она сообщала, что "племянница" вновь обрела родителей и чувствует себя прекрасно. И больше об этом не говорили, ожидая известий.