Бегущая в зеркалах

Сергачев В.С. жилистый, поджарый, с худым лошадиным лицом, туго обтянутым обветренной землистого цвета кожей, был немногословен, неулыбчив, скуп на похвалу. Доцент-математик, попавший на фронт прямо из стен Ленинградского университета, во главу своей командирской миссии поставил жесткий профессиональный и нравственный принцип: неоправданные человеческие потери приравнивать к преступлению. Выдержать этот, не очень популярный в командных верхах принцип, было ой как не легко, и Остап подставил командиру свое крепкое молодое плечо, помогал, чем мог - смекалкой, расторопностью, инициативой, "прикрывал" Сергачева перед полковым начальством, "выбивал" запасные детали и бензин в хозяйственной части, выискивал хитрые пути-дорожки, объезды и прикрытия и не унывал, когда надеяться было не на что и смерть дышала в лицо.

Комдиву было под сорок, но чувствовалось, что берет он уже не силами и энтузиазмом, а жилами и совестью. Шло наступление по всему фронту и артиллерия, этот "бог войны", по крылатому определению тов. Сталина, действуя в связке с пехотным батальоном, подготавливала боевые позиции, прикрывала наступление, обрушивая удары на яростно сопротивляющегося противника.

Сергачев почти не спал, отключаясь на несколько минут в блиндаже или на ходу в машине, и Остап, его фронтовой брат и нянька, увидев откинувшуюся голову сраженного сном комдива, заруливал в лесок - переждать пяток- другой минут. Глубоко запавшие, потемневшие глазницы, торчащий острый кадык, тяжелое дыхание - это измученное, на исходе сил тело, тянуло из дня в день тяжелый воз ответственности и за три артиллерийские батареи с орудийными расчетами, известными ему поименно - за все вместе и за каждого в отдельности, за деревушку, попадавшую в зону обстрела, и за тех, кто в тылу, под защитным прикрытием фронта, за своих - жену и двух дочек, пропавших в блокадном Ленинграде, и за Родину-мать, и лично - за товарища Сталина.

Вот только с последним у Сергачева не ладилось. Не раз и не два возникала эта тема в тех разговорах, что сами собой на пределе откровения, возникают между мужчинами в сполохах артиллерийского огня, с горечью пороха и крови на губах, когда выжить совсем не просто, а "до смерти четыре шага". Когда солгать невозможно, но мучительно важно оставить после себя то, что дороже жизнь - выстраданное умом и совестью понимание. Здесь, в ознобе дождливых осенних ночей, у последней решающей черты начал осваивать лейтенант Гульба школу инакомыслия - ее теорию, совместить которую с личным жизненным опытом было пока невозможно. А вскоре началась суровая практика.

Майор Сергачев, отказавшийся выполнить приказ уничтожить части противника вместе со своим пехотным батальоном, попавшим в окружение, уже на исходе 1944 года был отдан под трибунал.

Вскоре после этого Остап, отлежавшись после ранения и контузии в госпитале, приехал на неделю в свой разгромленный город, над героическими страшными развалинами которого рука об руку витали Победа и Смерть. Тех, кто жил теперь в землянках, напоминавших своими серыми холмиками восточное кладбище, напугать и опечалить уже было трудно. Исхудавший Остап с багровым сморщенным шрамом на выбритом и уже зарастающем черной щетиной затылке узнал, что пятидесятипятилетний Тарас, вставший в рядах ополченцев на защиту Сталинграда пал смертью храбрых, непутевый брат Андрий, еще до воцны лишившийся на заводе по пьянке 3-х пальцев и оставшийся в тылу, отдал свою жизнь не задумываясь, подтаскивая под огнем патроны защитникам ставшего позже легендарным "дома Павлова". Эвакуации не было - население города предпочло смерть бегству - только так мог быть сформулирован смысл этой бойни для города имени Вождя. Постаревшая, совсем маленькая и старая мать, перейдя на шепот, сообщила сыну и еще одну, окончательно подкосившую его новость: еще до осады семья Виктории была арестована. Ее родители-инженеры оказались врагами, передававшими немецким шпионам чертежи секретного оружия, к чему, конечно, была причастна и их взрослая дочь.

Остап выбился из сил, отыскивая концы этой истории, но не добился ничего, кроме коротенькой справки: "осуждены на десять лет без права переписки". Те, кто давно толкался в "инстанциях" и разбирался в подтексте судебных формулировок объяснили искать бесполезно, просто уже некого.

Точка. Прихватив флягу с трофейным спиртом, Остап ушел к Волге. В эту ночь тяжелого прозрения, в котором было больше ожесточенности, чем понимания, сгинул "гарний хлопчик" Остап, со всеми своими дипломами и грамотами, со всем своим, под пулями пронесенным прекраснодушием, улетев в черное звездное небо. Храпящее водочным перегаром, исхудавшее тело лейтенанта, уронившего пьяную голову на холодную, вычерненную мазутом гальку, принадлежало тому, кто должен был научиться жить заново, с закрытыми глазами, со связанными руками, с ампутированной горем душой.

4