Бегущая в зеркалах

– Я знаю, что все вы – коллеги, друзья и пайщики, удивлены. Мой размах кажется вам излишним. Я выгляжу мотом – ведь это все сделано в долг! – Динстлер повел вокруг рукой. – Уверяю вас – я вовсе не кандидат в долговую яму. И вот доказательство – спонсоры, имена которых я до времени не хочу афишировать, положили крупную сумму на наш общий счет, практически удвоив его. И это только начало. Через пару недель примет первых пациентов наша маленькая клиника, а в конце года, я надеюсь, мы сможет представить реальные доказательства программы «Пигмалион». Признаюсь честно – для отдыха и наслаждения горным пейзажем у меня и моих сотрудников не будет ни минуты.

– Йохим, вы удивляете нас всех своей деловитостью, прежде не дававшей о себе знать. Вас, конечно же, угнетает ответственность займа и риск эксперимента. Меня не надо убеждать и одурманивать обещаниями. Я не жду от вашего дела финансовой выгоды. Моя ставка больше, мотивы корыстней. Я знаю ваш незаурядный дар, Йохим, и я рад, что могу помочь ему развернуться и облагодетельствовать страждущее человечество. Так что масштабы – человечество, цель – благодеяние. Играю по-крупному и с надежными партнерами, – Остин ободряюще улыбнулся присутствующим.

– А я, конечно же, в стороне – не миллионер и не профессор. Но с меня причитается – за мной реклама вашего «благодеяния». Мы с Сильвией, как вы заметили, вскоре ожидаем наследника – так что запишите в рекламную группу троих, – поддержал Дани обмен любезностями, а когда гости разошлись по углам, затащил друга в его кабинет и плотно затворил за собой дверь.

– Ну-ка, господин хороший, допрос с пристрастием. Как это понимать? Ты меня хоть бы предупредил. Я твоей милой Ванде чуть в лицо не рассмеялся, когда она женой представилась, думал – шутка. Где Алиса? Что все это значит?

Динстлер неторопливо опустился в кресло и небрежным жестом вытащил из резной коробки тонкую сигару. Щелкнула зажигалка.

– Закуришь? Ну, тогда присаживайся, что будешь пить?

Дани опешил – от жеста с зажигалкой, от посадки нога на ногу, от барственного тона…

– Ехи, да ты ли это? Брось дурить, старик! Поиграл в профессора-миллионера, хватит. Разговор серьезный!

– Дани, я никогда не был так серьезен. Просто я очень долго был дебильным мальчонкой и повзрослел сразу, рывком, понял? Принимай меня таким, как есть. Честное слово – это далеко не худший вариант… У меня есть цель, Дани – достойная цель. Конечно же, я мечтаю «облагодетельствовать человечество», как сформулировал Остин, но я хочу и другого – власти. Власти над материей, которая никому пока не дана. Не пугайся – это не цитата из «Фауста» и я не Мефистофель. Я не потребую души взамен красоты, которую научусь давать людям. Я буду дарить ее! Всем! – низкозадым вандам, длинноносым йохимам, коротышкам леже, – Динстлер загасил сигару и встал. – Я ничего не пожалею, Дани, ничего не побоюсь на своем пути…

– Да ты революционер, Ехи! Прямо какой-то «эстетический коммунист»: всю красоту делить поровну! Все одинаково совершенны и одинаково прекраснодушны! Восхищают меня утопии, но я боюсь утопистов-фанатиков. Чуть что – за топоры, инакомыслящих рубить. То есть, по твоему, «длинноносых» и «вислозадых»!

– Дани, не стоит передергивать. Я знаю, какая тонкая, порой едва различимая грань, разделяет добро и зло. Но зачастую ухватить это «доброе, светлое», этот прометеев огонь удается лишь тому, кто вплотную подобрался ко злу, вырвал добычу прямо из его алчущей пасти. Я готов рисковать и жертвовать. Готов стать изгоем, мучеником, готов испытать власть славы и обольщение богатством. Мне никуда не деться! Прости, Дани: я уже «зомби»!

– Кажется, я начинаю потихоньку понимать… – задумался Дани. – Извини, что навалился с вопросами. И с этим… ну, про мадмуазель Грави… Прости, – Дани протянул руку и друг ответил крепким пожатием.

– Мы стали взрослыми, стали другими, но будем друзьями, ладно, Дюваль?.. А мадмуазель Грави от меня ушла. Мы жили вместе, но не как муж и жена – по-братски… Я не разу даже не поцеловал ее. И однажды утром я проснулся один.

– И не мудрено, – язвительно заметил Дани, не воспринимающий идею «братской любви», но тут же спохватился, поймав тяжелый взгляд Йохима.

– Никогда, понимаешь, никогда больше не говори об этом, если не хочешь потерять меня. И еще одно, Дани… Попрошу тебя о мелочи – глупость, должно быть… Но – будь добр, не называй меня «Ехи». Это…, – он недоуменно пожал плечами, – как-то не по мне. В общем – мне никогда не нравилось имя, которым наградила меня Корнелия. Звучит расхлябанно… Про Ванду ты знаешь, – с облегчением продолжил Динстлер другим тоном. – Мы были помолвлены в год нашей с тобой поездки во Францию. Она мой соратник, единомышленник, мы идем к нашей цели в одной связке, как альпинисты по высокогорному леднику… К тому же, Дани, это пока секрет, но, кажется, месяцев через пять-шесть мы станем мамой и папой.