Бегущая в зеркалах

Александра Сергеевна хранила память о России с каким-то маниакальным упорством, боясь не только что-либо изменить в самом доме, усадьбе или обстановке, но бдительно следя за всеми мелочами, сохранившими не просто музейную ценность, а подлинную свою бытовую функциональность. В этом доме грелки, кофеварки, лампы, газетницы, чернильницы, туалетные приборы, всевозможные расчески, флакончики, зеркальца, вывезенные в предреволюционные годы из подмосковного имения Меньшовых, жили своей нормальной, отнюдь не старческой жизнью. Единственной уступкой времени был телевизор, упрятанный, правда, как символ постыдной капитуляции, с глаз долой – в личный кабинет Александры Сергеевны. Здесь она и сидела, не отрывая от экрана растерянного виноватого взгляда, когда в дверях появился Остап.

Он застал Александру Сергеевну перед телевизором в ее кабинете, который воспринимал уже как частицу своей жизни, и еще чьей-то другой, быть может Зуевской. Ведь эта комната, с покрытыми синьковым штофом стенами, с «павловской» мебелью красного дерева, с бронзовыми светильниками, текинскими ковриками, с выцветшими фотографиями на стенах, с переплетами русских дореволюционных изданий за стеклянными дверцами высоких шкафов, с особым запахом муската и высохших трав, не могла и присниться обитателю барачной коммуналки рабочего «тракторного поселка». Но оттуда, от детских чтений Дюма, через заброшенный зуевский Клеедорф, через Толстого, Тургенева, а позже Набокова, – тянулась ниточка узнавания. Именно эта комната была для Остапа Россией, домом, который он никогда не имел, а теперь обрел.

– Остап, что же это? Что, что происходит?! – бросилась к нему Александра Сергеевна и разрыдалась.

Он обнял ее за плечи, и, взглянув поверх седенькой дрожащей головы на экран, понял все: любительская, прыгающая кинокамера, выныривая из-за чьих-то спин, прорывалась к центру пражской площади, где среди чужой нарядности по-хозяйски весомо двигались краснозвездные танки.

«…По сообщению ТАСС, в ночь с 20 на 21 августа союзные войска стран Варшавского договора, выполняя свой интернациональный долг, вступили на территорию Чехословакии…»

Глава 7 Алиса

1

Алису спасли, откачали, вылечили. Соседская такса, скулившая под дверью, и две санитарки экстренной помощи, пять часов промывавшие желудок самоубийцы, успешно выполнили миссию Рока – вернули к жизни заблудшую душу. Но похороны в семье Меньшовых все же состоялись. В тот день, когда Алиса очнулась на больничной койке, ее родные проводили в последний путь Веру Степановну, Верусю, скончавшуюся на месте с телефонной трубкой в руках. Ее сердце не выдержало сообщения о самоубийстве «правнучки».

Алиса, отосланная родными в чрезвычайно престижный санаторий «психорелакса» под Лозанной, набралась сил, отлеживаясь в грязевых источниках и подвергаясь модной гипнотерапии на открытой веранде в стиле ренессанс. Через полгода навещавшие ее родители, а главное, доктор Фоке – последователь Фрейда и Адлера, пришли к выводу, что мадемуазель Грави вполне пригодна к дальнейшему существованию «в миру».

Кем она теперь была? Раскаявшейся преступницей, признавшей неправомочность самоистребления и опасность гордыни? Экс-примадонна, смирившаяся с участью хористки, или мечущаяся между светом и тьмою слабоумная пациентка, сменившая за два года с десяток психоаналитиков?

Для медиков она была трудной больной, перенесшей тяжелый нервный срыв вследствие гибели возлюбленного и потери не только ребенка, но и надежды на возможность будущего материнства. Для родных – страдалицей-неудачницей, патологически ранимой, обращение с которой требовало предельной осторожности.

Окружающие считали Алису мрачным человеком, в присутствии которого всякий ощущал неприличность собственного благополучия и жизнерадостности. Заметно было, что прошлое этой печальной и прекрасной, как надгробное изваяние, женщины омрачает трагедия, тяжесть которой она ни с кем делить не собирается. Алиса, легко переносящая поверхностные светские контакты, с трудом шла на более тесное сближение с людьми, не рассчитывая на сострадание и не пытаясь скрыть свою обособленность.

По протекции бабушки, много лет дружившей с Мари-Бланш де Полиньяк, дочерью знаменитой Жанны Ланвен, основоположницы всемирно известной парфюмерной фирмы, Алиса Грави, покинув санаторий, начала работать в Доме Ланвен художницей. В отделе «оформления и декора» числилось еще три постоянных сотрудника, кроме того, фирма в особо ответственных случаях заключала контракты с каким-либо известным художником, чье имя придавало парфюмерному шедевру особый изыск.