Бегущая в зеркалах

— Вот что, девочки, мне, пожалуй, надо поспать — ох, и завалюсь же я! А вы здесь пока поболтайте», — довольно подмигнул Готл жене, покидая детскую.

11

Теперь с Тони сидела Ванда, потому что они еще так и не успели решить, как представить окружающим этого «нового» ребенка. Невнятно сообщили, что девочка приболела, придумывая пути к спасению и, наконец, поняли — надо бежать!

Динстлер изложил ситуацию сильно помрачневшему Вальтеру.

— А я уж думал, куда ты пропал. Ванда убедила: работает над темой, беспокоить нельзя — гений! Да, задачу ты мне задал… Сколько в клинике персонала — пятнадцать человек? Ладно, подумаем, а пока можешь взять поработать няней моего Отто. Только не очень его гоняй. Между нами — это мой шеф!

Перевалив ответственность на плечи Натана, Динстлер облегченно вздохнул: у него было еще время, чтобы преподнести дочери последний «дар».

— Ванда, меня «понесло», я просто не могу остановиться. Ты должна меня поддержать. Клянусь — это последнее. Цени мое доверие — сегодня я взял тебя в соучастницы, — они въехали в Сан-Антуан, припарковавшись у отдаленного корпуса городской больницы. — Только без эмоций — это совсем не страшно. Я уже пробовал, — подтолкнул к входу жену Динстлер. Их повели по длинным полуподвальным коридорам и Ванда чутьем профессионала поняла, что где-то рядом — морг.

Сопровождавший их человек в прозекторском резиновом фартуке распахнул дверь. Повеяло прохладой и формалином.

— Вот. Больше ничего не могу, к сожалению, сейчас предложить. Вы же сами понимаете, коллега, — время в этом деле не ждет, — он откинул простыню с лежащего на оцинкованном столе тела. Темная мулатка лет четырнадцати умерла всего полчаса назад, раздавленная автобусом. Бродяжка, задремавшая на асфальте, вся грудь — в лепешку! Лицо девочки было запрокинуто и темные густые завитки, разметанные по плечам и простыне, каскадом падали со стола.

— Берем, подходит! — коротко скомандовал Динстлер. — Готовьте немедля, как я вам сказал.

— Что берем? — ужаснулась Ванда, когда они вышли из комнаты.

— Разве я не предупредил? — волосы. Конечно, цвет не тот, но такая красота как раз для нашей девочки.

— Ты просто чудовище, Готл! Это же труп… — Ванда не верила своим ушам.

— И это говорит мне врач! А трансплантация органов? А чужие глаза, почки, сердца, спасающие обреченных? Неужели я должен тебе об этом напоминать? Ведь этакую красоту они просто закопают в землю, или сожгут, а мы — дадим ей жизнь!.. Уйди, лучше уйди, Ванда. Иногда ты меня страшно бесишь!

Когда все было закончено и они вдвоем в запертой операционной пересадили дочери скальп, Ванда рухнула без сил на пол, признавшись, что перед операцией приняла большую дозу транквилизатора. Она боялась, что не сумеет дойти до конца.

— Ну, все хорошо же, глупышка. Кто не рискует — тот не пьет шампанское, — шептал муж, приводя ее в чувство нашатырем.

…Вальтер, поразмыслив над ситуацией, предложил простой ход. В клинике будет объявлено, что дочка Динстлеров в связи с затянувшейся пневмонией отправляется на обследование в специальную клинику, а вскоре сюда прибудет Франсуаз с маленькой племянницей, для небольших косметических вмешательств. Нужна была лишь точная согласованность действий и однажды февральским утром все видели, как Ванда вынесла из дома закутанного ребенка и, устроившись на заднем сидении красного «мерседеса», отбыла вместе с мужем в какой-то детский санаторий — то ли в Швейцарию, то ли в Австрию. Убиравшая помещение горничная нашла в кабинете шефа большое фото дочки, заснятой в годовалом возрасте и замызганного плюшевого Барбоса, брошенного второпях.

Супруги отсутствовали неделю, а за это время в клинике во всю развернулся господин Штеллерман. Встретив свою жену с племянницей, он активно занялся их устройством, гоняя персонал так, будто уже занял место Динстлера. Всем было известно, что Штеллерман стал совладельцем «Пигмалиона», вложив в клинику средства, несмотря на весьма язвительную статью, появившуюся в «Фигаро». Толстенький репортер, поедавший за праздничным столом дорогие паштеты, оказался Иудой. Из его статьи выходило, что упорно распространяемые хирургом Динстлером слухи о каком-то феноменальном открытии, оказались блефом очень опытного, но, увы, весьма ординарного специалиста. Статью сопровождал большой портрет директора «Пигмалиона» и фото его жены в вечернем платье, танцующей с неким господином.

— Вот, шельмец, про меня — ни слова! И снял со спины, — сокрушался Штеллерман. — Но не бойтесь этой «антирекламы». Я на этом деле собаку съел. Вот увидите — клиентов у вас не убавится.

Динстлер заметил, что на фото он одет в белый халат, а Ванда танцует если возможно, и с Вальтером, то уж, наверняка, не в том платье, что была на рождественском празднестве.

— Что-то здесь вообще не сходиться, — пожал Динстлер плечами. Вальтер улыбнулся: