Бегущие сквозь грозу

Закрыла глаза. Темно, лишь узкий радужный лучик света пробивается сквозь неплотно прикрытые веки. А в луче танцуют замысловатые фигурки, прозрачные, иногда с серыми, расплывчатыми, вкраплениями. У меня, наверное, что-то с сетчаткой, но все равно интересно наблюдать, как эти фигурки, почти живые, извиваются в чудном танце. Я поплыла вслед за одной из них, похожей на одноклеточную водоросль под микроскопом, поплыла по узкому коридору, и меня сопровождал то ли шум морского прибоя, то ли бесконечно далекий голос Квато. Луч света становился все шире и шире, и когда сияние стало почти невыносимым, я резко отвернулась, уткнувшись носом в стену, приятно пахнущую свежесрубленным деревом. Я отпрянула назад и увидела, что нахожусь в тесном помещении, площадью примерно полтора метра на полтора, а потолок, с которого свисает на проводе тусклая лампочка, чуть выше моего роста. Здесь также обнаружился стул, такие обычно стоят в казенных помещениях. - Квато, ты здесь? Где я? Детский задорный голосок. - В своем сознании... Я в изумлении покрутилась. Странно... но здесь нет двери. Голосок захихикал. - Квато, так нечестно! Я не хочу разговаривать с тобой в таком сортире! - А я хочу? Это твое сознание, я только гость. Черт! икогда не подозреваешь, что творится у тебя в собственных мозгах! Думаешь, что там находятся великолепные дворцы с фонтанами, а на самом-то деле собачья конура с казенным стулом! Слава Богу, хоть не слишком грязная. - Ты хочешь меня видеть, аташа? - Что? - у, Сандра, вернее Алекс, возжелал полюбоваться моей персоной в более привлекательном виде... - ет, спасибо. Вдвоем мы тут уже не поместимся. Голосок радостно рассмеялся, но внезапно смех оборвался, и Квато приказал: - Ты должна напрячь память! - о как? Это твоя забота! - е спорь! Пока ты не позволишь мне проникнуть глубже, мои попытки бесполезны. О, Господи! Я уселась на стул, демонстративно закинув ногу на ногу. - Позволяю! Змеиное шипение, кажется, он рассердился. - И это все? - А что еще? - Обернись! Ты все там же, в четырех стенах! Тут только ты и я! И ничегошеньки из твоего прошлого! ичего! Лишь сейчас я заметила, что на мне надето узкое черное платье из плотного сукна, достающее до щиколоток. И воротник под горло. Смешное, однако, платье. ечто подобное носили гимназистки в прошлом веке. Мной вдруг овладело чувство страшной беспомощности. - Квато, что же мне делать? - е знаю. Думай. Пытайся. А я умолкаю, пока ты не освободишь память. И я стала думать, пытаться и освобождать. Мерила шагами эту проклятую будку и прокручивала четвертьвековую пленку своей жизни, но в памяти всплывали какие-то отдельные, наиболее примечательные, моменты. Детский садик. Толстый Пашка пыхтит, пытаясь вырвать у меня машинку, зря пытается, потому что я ему и так ее отдам. Ведь есть же другая! А больше ничего особенного... Школа, где я беззаботно тяну срок, будучи твердой хорошисткой. Каждый день, вернувшись домой и сделав уроки, я заваливаюсь на диван с какой-нибудь книгой, без разницы - какой и погружаюсь в ее мир. У меня практически нет нелюбимых книг, наверное, я самый благодарный читатель на свете, потому что считаю, что любое произведение, точнее мир любой книги имеет право на существование, так как уже создан, хотите вы того или нет. Чем больше я читала, тем больше понимала, что настоящие люди и выдуманные разительно отличаются друг от друга. Книжные персонажи намного благороднее и красивее, или, наоборот, - омерзительнее и страшнее, даже если какой-нибудь герой - ну просто вылитый сосед по площадке, то сосед превращается в жалкую пародию на данного героя. Вымышленные люди постоянно обдумывают свою жизнь, копаются в душе, прямо, как я сейчас, тогда как реальные люди в большинстве своем используют мозги для исчисления собственного прожиточного минимума, а для всяческих копаний не остается ни времени, ни места в душе. Конечно же, я позже избавилась от подобного юношеского максимализма, но все равно сторонилась людей, и они считали меня чересчур замкнутой, или чересчур эмоциональной, если меня вдруг пробивало на длинную речь. ашла время для самоанализа! Так, поехали дальше... Выпускной вечер в школе, где мы все дружно напились, а на следующий день обзванивали друг друга, и восклицали с еще детским восторгом: ну мы вчера дали! ну, блин, дали! а как Светка, а? а Леха-то, Леха! о никто ни разу не сказал, какой фортель выкинула на этот раз аташка, потому что оная девица, улизнув с вечера, сладко проспала на диване в учительской, а под утро поехала встречать рассвет вместе со всеми и слушать нехитрое подростковое брынчание на гитаре. А потом я приехала сюда, поступать в педагогический, не из-за любви к детям, а из любви к книгам, почему-то мне казалось, что филология - то, что нужно. е поступила. Помнится, узнав результаты первого же экзамена, я испытала страшное облегчение, тогда как девчонки рыдали в университетском дворике, я с наслаждением ела мороженое и радовалась июльскому солнцу. Промыкавшись по родне и квартирам, я всетаки поступила на второй год, приобрела профессию учителя русского языка и литературы, удовлетворила собственные амбиции, но не работала в школе ни дня. Окончила курсы секретаря-референта, встретила Эдика, а потом начался этот кошмар, эта эпидемия, когда город оказался отрезанным от всего мира... - Ты любила его? - голос Квато заставил меня вздрогнуть. - Кого? - Эдика. Я задумалась - можно ли любить человека, которого считаешь извращенцем? Эдик чем-то притягивал, за его непробиваемой холодностью скрывалась какая-то страшная, яростная сила, заставляющая беспрекословно подчиняться ей. Я видела, как он воздействовал на людей, как те съеживались под его ледяным взглядом, превращались в ничтожества. Смотреть на такое уничижение было противно. Может, я любила его за эту силу? ет, нет, нельзя любить против собственной воли... - Ты жалела его? - хоть Квато и задал вопрос, но в нем чувствовалось утверждение, вызвавшее во мне смех. - Господи, Квато, он прибил бы тебя за такие слова! - Ты жалела его! Жалела! - телепат торжествовал. - Созерцательный взгляд на мир отдалил тебя от людей, которых ты жалела против своей воли, жалела их за никчемное существование, так отличающееся от того, что ты когда-то читала в книгах, а потом эта жалость трансформировалась и переместилась на всех, даже на тех, кто в ней не нуждался! Ты никому не навязывалась, но если перед тобой открывали душу, то попадали в сети такого ненавязчивого сочувствия, и даже твой сильный Эдик попался! Я же говорила, что он читает те "закадровые" мысли, которые сам от себя гонишь! - у и что, Квато? Чем нам это поможет? - усталость вдруг навалилась на меня, даже показалось, что лампочка стала гореть тусклее... - аташа, это нить... Я чувствую... пойдем по ней, и дойдем до того дня, когда все случилось. - Пойдем по жалости? - Именно! - о как? - Просто вспомни моменты, когда ты испытывала приступы острого сочувствия к кому-либо! - Так, так... Сандра... Сандра занимает мои мысли, и не хочет уходить... Карина... Заразные... - Я, Шарманщик, целый город! Это все случилось гораздо позже! Дальше, дальше! И тут меня осенило. Стены помещения вдруг задрожали, и словно лепестки гигантского цветка, распались, а я очутилась посреди широкого тротуара. Слева от меня сверкали еще целые витрины шикарных магазинов в центре города, справа находилась дорога с быстрым движением. Спешащий народ обтекал меня, толкал, обдавал ветром движения, а я заворожено уставилась в одну точку. Эта девочка... Эта девочка шагала прямо на дорогу, задрав в небеса аккуратно подстриженную под каре головенку, скорее всего, она залюбовалась облаками и напрочь забыла об опасности; дети, они ведь такие беззаботные существа! Приближающаяся машина отчаянно засигналила. Я кинулась к дороге, сбив с ног какого-то парня. - Эй, корова! Куда прешь?! Пофигу! Расстояние между девочкой и машиной неумолимо сокращалось. - Стой, стой, стой! Я, поймав край ярко-красного пальто, оттащила малышку на тротуар. Сердце в груди скакало, как ковбой на необъезженном мустанге. Прижимая девочку, чувствуя биение ее маленького сердчишка, я понемногу успокаивалась. Присела перед ней, стала лихорадочно ощупывать. - Тетенька, мне щекотно! а вид ей было не более пяти лет. Огромные голубые глазки, прозрачные, как горный хрусталь; розовые губки-бантики. Ребенок с выставки "Самое красивое дитя планеты". - С тобой все в порядке? Где твоя мама? Разве можно позволять маленьким детям одним переходить дорогу? - У меня нет мамы. - А папа? Девчушка, поджав губки, покачала головой. В ее взгляде что-то изменилось, эта перемена вдруг напрочь убила в ней ребенка. Она изучающе смотрела на меня, как на диковинное животное. еожиданно мне стало неприятно, но надо выяснить все до конца, нельзя же отпустить ее просто так! - А где ты живешь? Я отведу тебя домой. - Там! - девочка неопределенно махнула рукой в сторону. - Давай ты отведешь меня к себе, ты ведь с кем-то живешь? - Я одна живу. у да, теперь паспорт дают в пять лет, акселерация, блин, никуда не попрешь! - у хорошо, пошли к тебе, там посмотрим. Девочка вела меня какими-то задворками, и скоро мы выбрались в сектор частных домов (сроду не припомню, чтобы в центре города был такой сектор). Что-то беспокоило меня в поведении ребенка. А потом я поняла, что мы все время шли молча, тогда как дети в этом возрасте без умолку болтают о своих подвигах, если не выслушивают ругань взрослых, конечно. Может, мне просто мало доводилось общаться с детьми, несмотря на педагогическое образование? аконец мы подошли к двухэтажному зеленому дому, с рядом окон на втором этаже. Однако, причудливая архитектура!.. Поднявшись на второй этаж, девочка толкнула незапертую дверь, и мы очутились в светлой просторной комнате. а всех предметах лежал толстый слой пыли, она же струилась в солнечном луче, падающем из окна, тут напрашивался лишь один вывод - жилище уже давно необитаемо, и девочка просто-напросто врет. - Послушай, детка, зачем ты меня обманываешь? Искренне удивление отразилось в ее огромных глазах. - Я не обманываю, честно! Честно! И очаровательные глазки наполнились слезами.