Бегущий человек

Все– таки он постучал снова, уверенный, что кто-то там есть. Тут же он различил легкий шорох домашних тапочек. Пауза за дверью.

– Кто там? Ничего не покупаю. Убирайтесь.

– Я предупредил о визите.

Открылся глазок, и карий глаз изучил Ричардса. Затем глазок с треском захлопнулся.

– Я вас не знаю, – грубый отказ.

– Мне нужен Элтон Парракис.

– Так вы один из этих… – ответили неохотно. За дверью один за другим начали открываться замки и развинчиваться болты. Упали цепочки. Прокружились тумблеры одного йельского замка, другого. Был выдернут полицейский засов и, наконец, всенепременный болт. Ловушка.

Дверь открылась, и на пороге появилась костлявая женщина с большими узловатыми руками. Невзрачное, почти ангельское лицо, выглядело, однако, так, как будто получило тысячу невиданных пинков, боксерских ударов слева и снизу. Она была почти шести футов ростом даже в стоптанных неуклюжих тапках. Колени распухли от артрита. Волосы были завернуты в тюрбан после ванны. Ее глубоко посаженные карие глаза (брови походили на кусты, цеплявшиеся за черный обрыв, боровшиеся с сухостью и высотой) любопытствовали и были полны страха или злости. Позднее он понял, что женщина была просто смертельно напугана, сбита с толку и дрожала на грани помешательства.

– Я Вирджиния Парракис, – сказала она, – я – мать Элтона. Входите.

…Минус 051

Счет продолжается…

Она не узнавала его.

Дом был старый, осыпавшийся и темный. Обстановка показалась Ричардсу знакомой – современная лавка старьевщика.

– Элтона нет дома, – сказала она, ставя мятый алюминиевый чайник на газ. В кухне было светлее, и Ричардс заметил коричневые разводы на обоях, дохлых мух – воспоминания о прошедшем лете, – валяющихся между оконными рамами, старый линолеум, испещренный черными полосами, ворох влажных салфеток под протекавшей трубой. Пахло дезинфекцией, что напоминало Ричардсу ночи, проведенные в больничных палатах.

Она пересекла комнату и порылась опухшими пальцами в хламе на другом конце комнаты, пока не обнаружила два пакетика чая, один из них – уже использованный. Его и взял Ричардс. Он был нисколько не удивлен.

– Он годится, – заметила женщина, сделав ударение на первом слове, с легким оттенком обвинения, – вы от того бостонского приятеля, который писал Элти о загрязнении, не так ли?

– Да, миссис Парракис.

– Они встретились в Бостоне. Мой Элтон обслуживает торговые автоматы, – она поправила волосы и начала медленное движение назад, через линолеумные дюны, к плите. – Я говорила Элти, что все, что делает Брэдли, противозаконно. Я сказала ему, что это кончится тюрьмой или чем-то худшим. Он меня не слушает. Не слушает свою старую мамочку, – она слащаво улыбнулась этой неправде. – Элтон всегда что-нибудь мастерил, вы знаете… Он построил дом в деревне с четырьмя комнатами, когда был мальчиком. Это было до того, как они спилили вяз, вы знаете. И вот эта чернокожая идея построить очистительную станцию в Портленде.

Она бросила пакетики в чашки и постояла спиной к Ричардсу, плавно грея руки над газом.

– Они писали друг другу. Я сказала ему, что это небезопасно. Я сказала: «Ты залетишь в тюрьму или того хуже». Он ответил: «Мама, мы же используем код». Я сказала: «Элти, ты думаешь, они не могут вычислить, что секретный шпион ведет ложную игру?» Он не слушает. Я пыталась быть ему лучшим другом. Но все изменилось. С тех пор, как он повзрослел, все изменилось. Сальные журнальчики под кроватью и все такое. Теперь этот черномазый. Думаю, они засекли вас, когда вы замеряли выбросы канцерогенов или чего-то еще, и теперь вы в бегах.

– Я…

– Это не имеет значения! – свирепо сказала она в окно.

Окно выходило во двор, заваленный ржавым хламом, ободами от колес, и на детскую песочницу, которая уже давно превратилась в свалку и теперь была завалена грязными октябрьскими ветками.

– Это не имеет значения, – повторила она, – это все черномазые.

Она повернулась к Ричардсу, ее глаза были злы и растерянны.

– Мне 64, но я была 19-летней девушкой, когда это началось. Это было в 1979-м, и черномазые были повсюду. Везде! – она почти кричала, как будто Ричардс с ней спорил. – Повсюду! Они посылали своих детей в школы вместе с белыми. Они проводили черномазых в правительство. Радикалы, дрянь, баламуты. Я не… – она осеклась, словно слова разбились у нее во рту. Она уставилась на Ричардса, впервые его разглядев.

– Помилуй, Боже, – прошептала она.

– Миссис Парракис…

– Нет, – сказала она испуганно, – нет, нет, о нет!

Она начала приближаться к Ричардсу, выхватив из груды хлама длинный мясной нож: «Вон! вон! вон!»

Он вскочил и начал медленно пятиться назад, сначала по короткому холлу между кухней и тенистой гостиной, затем через саму гостиную.

Он заметил старый платный телефон, висевший на стене с тех пор, когда здесь была добропорядочная гостиница. Синяя дверь, постояльцы. Когда это было? 20 лет назад? Сорок? – гадал Ричардс. До того, как черномазые вышли из повиновения, или после?