Бегущий в Лабиринте (Трилогия)

Видение ушло, и Томас провалился в темнейшее забытье своей жизни.

Глава пятьдесят четвертая

Тьма, шепот.

Приходя в сознание, Томас слышал шепот: низкий, но резкий, словно наждачкой по барабанным перепонкам, – и ни единого слова не понял. Было очень темно, и он не сразу заметил, что глаза его открыты.

Щека упиралась во что-то твердое и холодное. Пол комнаты. Томас не шевельнулся, не сдвинулся ни на дюйм, с тех пор как газ его вырубил. Как ни странно, голова не болела. Напротив, Томас чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Эйфория разлилась по всему телу, голова закружилась. Или Томас просто обрадовался, что еще жив?

Он принял сидячее положение и огляделся: тщетно, в кромешной тьме не мелькнет даже слабый лучик света. Что же стало с зеленоватым сиянием от двери?

Тереза.

Восторга как не бывало, стоило вспомнить, что она сотворила. Хотя… Он ведь не умер. Если только загробная жизнь не начинается с дурацкой темной комнаты.

Подождав, пока разум окончательно проснется и заработает, Томас поднялся на ноги и принялся ощупывать стены: металлические, покрытые направленными вверх отверстиями. Еще стена, четвертая, гладкая как пластик. Томас никуда не перенесся, по-прежнему оставаясь в той же самой небольшой комнате.

– Эй! – забарабанил он в дверь. – Есть там кто-нибудь?

Мысли закружились в бешеном хороводе. Воспоминания-сны… Теперь их несколько, их много, сразу все не обдумаешь. И столько вопросов…

Разум постепенно сосредоточился на том, что первым вспомнилось во время Метаморфозы. Томас – часть ПОРОКа, часть проекта. Они с Терезой были близки, были лучшими друзьями. И проект считали благом. Благом для всех, для будущего.

Правда, теперь Томас видел его не в таком уж и радужном свете. В душе бушевали гнев и стыд. ПОРОКу нет оправдания. Что они делают?! Себя он считал взрослым, но остальные… остальные-то дети. Всего лишь дети! Томас сам себе стал противен. Он незаметно достиг переломного момента, и что-то в нем умерло.

И потом, Тереза… Как мог он питать к ней какие-то чувства?!

Что-то щелкнуло, зашипело, обрывая нить размышлений.

Дверь начала медленно открываться. За ней, в бледных лучах рассветного солнца, стояла Тереза. Заплаканная, она кинулась на шею Томасу, прижалась лицом.

– Мне так жаль, Том, – произнесла она, размазывая слезы. – Прости, прости, прости. Они пригрозили убить тебя, если мы не выполним указаний. Даже самых страшных. Прости, Том!

Томас не отвечал, не мог заставить себя обнять Терезу в ответ. Предатель. Табличка у спальни, разговоры людей из снов… Кусочки головоломки постепенно вставали на место. Похоже, Тереза снова пытается обмануть его. Табличка предупреждала: Терезе нельзя верить ни в чем. То же говорило и сердце, говорило: нет ей прощения.

Некой частью разума Томас понимал, что в конце концов Тереза сдержала изначальное обещание. И зло против Томаса творила против собственной воли. И в хижине на окраине города она не солгала, однако Томас уже никогда, никогда не сможет относиться к ней по-прежнему.

Оттолкнув ее наконец, он посмотрел девушке в лицо. Искренность в ее синих глазах нисколько не притупила сомнений.

– Ты… расскажи хоть, что случилось.

– Я же просила довериться мне. Предупреждала об опасности. Эта опасность – просто спектакль. – Тереза улыбнулась, да так мило, что Томас чуть не простил ей все.

– Ага… Ты что-то не особенно притворялась, выбивая из меня кланк. Пришибла копьем и кинула в газовую камеру.

Томаса так и распирало, голос звенел. Он глянул на Эриса: новичок смутился, будто подслушал чужой, очень личный разговор.

– Прости, – произнес Эрис.

– Почему ты не сказал, что мы с тобой знакомы? Как… – Томас не нашел слов.

– Том, это все игра, – сказала Тереза. – Поверь. Нам с самого начала пообещали, что ты не умрешь. Что эта комната обработает тебя, и все.

Томас обернулся к раскрытой двери.

– Мне нужно подумать.

Тереза умоляла простить – за все и сразу, – инстинкт подсказывал унять горькие чувства. Но как это тяжело!

– Так что с тобой было? – поинтересовалась Тереза.

Томас посмотрел ей в глаза.

– Сначала говори ты. Окажи честь, я это заслужил.

Тереза хотела взять его за руку, но Томас не дал – притворился, будто хочет почесать шею. Заметив боль на ее лице, он испытал легкую радость отмщения.

– Ты прав, мы должны объясниться. Теперь можно рассказать. Не то чтобы мы знали абсолютно все до мелочей…

Эрис откашлялся.

– Лучше поговорить на ходу. Или на бегу. Осталось всего несколько часов. Сегодня решающий день.

Последняя фраза выдернула Томаса из ступора. Глянув на часы, он увидел: осталось всего пять с половиной часов. Если Эрис прав, они достигли конца двухнедельного Испытания. (Томас утратил счет времени и не знал, сколько провалялся в газовой камере.) И если не поспеть к убежищу, остальное уже не будет иметь никакого значения. Оставалось надеяться, что Минхо и глэйдеры добрались до финиша.

– Ладно, оставим разборки, – согласился Томас. – Снаружи что-нибудь изменилось? В смысле ночью я ничего не заметил…