Бегущий в Лабиринте

Он чуть не остановился, завидев впереди Гэлли — тот стоял, сложив руки на груди, и пялился на них — но заставил себя идти дальше. Собрав в кулак всю свою волю, Томас взглянул Гэлли прямо в глаза, и больше не опускал взора. Когда расстояние между ними сократилось футов до пяти, Гэлли не выдержал и потупил взгляд.

Томас почувствовал такое удовлетворение, что это его даже слегка обеспокоило.

Следующие пять минут прошли как в тумане. Пара Медяков проводила их в Берлогу. Они поднялись по лестнице и прошли по коридору мимо приоткрытой двери в комнату, где кто-то кормил лежащую в коме девушку. Томасу невыносимо хотелось увидеть её, проверить, всё ли с ней в порядке... Их водворили в отдельные комнаты, уложили в постель, накормили, напоили, перевязали раны... Всё болело. И наконец Томаса предоставили самому себе. На такой мягкой подушке ему никогда прежде лежать не доводилось— разумеется, если принять во внимание его ограниченную память.

И пока он засыпал, две вещи никак не желали оставить его в покое. Первая: в мыслях всё время мелькало слово, написанное на обоих виденных им жукоглазах — ПОРОК.

Вторая... была девушка.

Через несколько часов, показавшихся днями, его растолкал Чак. Прошло некоторое время, прежде чем Томасу удалось собраться с мыслями и сосредоточиться. Увидев Чака, он застонал:

— Шенк, дай мне поспать!

— Я подумал, может, тебе будет интересно узнать...

Томас протёр глаза и зевнул.

— Узнать что? — Он взглянул на Чака, недоумевая, с чего тот так лыбится.

— Он жив, — сказал Чак. — Алби в порядке, и сыворотка подействовала.

Сонливость Томаса как рукой сняло, и он почувствовал несказанное облегчение. Даже удивительно, до чего он был рад слышать принесённую Чаком весть. Но следующие слова мальчика омрачили его радость.

— У него как раз началось Превращение.

И словно в подтверждение его слов, из соседней комнаты донёсся леденящий душу вопль.

ГЛАВА 23

Томас долго и напряжённо размышлял об Алби. Спасти ему жизнь, вернуть домой после ночи в Лабиринте казалось большой победой. Но стоила ли на самом деле игра свеч? Ведь теперь парню приходится так туго! Он выносит кошмарную боль, проходя через то же, через что прошёл Бен. А что, если он станет таким же психом ненормальным? Было от чего забеспокоиться!

На Приют опустились сумерки, а крики Алби не прекращались. От них сотрясались стены Берлоги, от них было не спрятаться, ужасные звуки не давали никакого покою. Наконец, Томас уговорил Медяков отпустить его с миром — пусть он измождён, изранен, забинтован с ног до головы, но выносить пронзительные, полные невыносимой муки вопли их лидера он просто больше был не в состоянии. Томас просил Ньюта допустить его к человеку, ради которого рисковал жизнью, но тот отказал наотрез, заявив: «Будет только хуже». Спорить было бесполезно.

К тому же Томас слишком устал для споров. Несмотря на несколько часов сна он по-прежнему чувствовал себя выжатым, как лимон. Не в состоянии чем-либо заняться, остаток дня он провёл на скамье на опушке Жмуриков, в глубокой депрессии. Душевный подъём, вызванный удачным возвращением из Лабиринта, быстро уступил место горестным раздумьям о его нынешней жизни в Приюте. Каждая мышца ныла, на нём не было живого места от синяков и ссадин, но даже это ни в какое сравнение не шло с эмоциональной встряской, которую ему пришлось пережить минувшей ночью. Ужасная действительность навалилась на него тяжким грузом. Юноша чувствовал себя как раковый больной, которому сообщили смертельный диагноз.

«И как кто-то может при таких обстоятельствах радоваться жизни? — размышлял он. А потом ему пришло в голову: «Какой же злобной сволочью надо быть, чтобы учинить над нами такое?!» Он как никто другой понимал теперь страстное желание приютелей вырваться из Лабиринта. Речь шла не только о побеге. Впервые за всё время он ощутил дикую жажду расквитаться с теми, кто заслал его сюда.

Но такие мысли лишь возвращали его в состояние безысходности, в которое он и раньше уже впадал неоднократно. Если Ньют и другие не в сумели раскусить Лабиринт за два года исследований, то, по всей вероятности, дело обстоит так, что никакого решения вовсе не существует! То, что приютели не сдавались, очень красноречиво говорило о душевных качествах этих людей.

А теперь и он стал полноправным членом их маленького общества.

«Такова теперь моя жизнь, — размышлял он, — в гигантском лабиринте, в окружении чудовищ». Его наполнял смертельный яд горечи. Вопли Алби, немного ослабленные расстоянием, однако хорошо различимые, ещё больше растравляли душу. Он вынужден был зажать уши руками.

Наконец, наступил вечер, солнце пошло на закат, и раздался знакомый грохот закрывающихся на ночь Дверей. Томас не помнил что происходило с ним до того момента, как он очнулся в Ящике, но был уверен: он только что прожил худшие сутки своей жизни.

Вскоре после наступления темноты Чак принёс ему ужин и большой стакан воды.