В меня не вдумываются рецензирующие меня, меня не связывают с человеческой жизнью, литературой. Это потому, что, подумав обо мне, нужно, во-первых, поворошить затасканные, стандартные слова, представления; нужно потрудиться основательно, во-вторых. И хорошо знать мои произведения.
Когда я понял, осознал, что я художник, хочу и могу им быть, когда волшебная сила искусства коснулась меня, то всю свою последующую жизнь я не изменял искусству, творчеству. Ни деньги, ни карьера, ни тщеславие не столкнули меня с истинного моего пути. Я родился писателем, им и умру.
Лето 1929 года Грины провели в Старом Крыму – на «даче» Шемплинских – небольшом саманном домике с садом по улице Свободы, дом 1.
Хозяйка дачи Мария Васильевна Шемплинская рассказывала о своем постояльце: «Запомнился цвет лица. Нездоровый, землистый. Жесты скупые. Чужих здесь не было, держался свободно, самим собой. Часто улыбался. Его «выдавало» выражение глаз: то высокомерное, то детски доверчивое. Чувствовалось: человек честный, негнущийся, ни на какую фальшь не пойдет.
Я составляла букет роз для Александра Степановича. Старалась, чтобы все розы были одинаковы, почти в бутонах. Нечаянно срезала распустившуюся и говорю: «Она уже совсем мертвая». Александр Степанович, он был рядом, улыбаясь, сказал на это: «Мария Васильевна, все цветы хороши!
Моя дочка, Бианка, полутора лет, бегает по саду, говорит «Па!» (дескать: падай!) Александр Степанович со всего роста валится в траву, ребенок забирается ему на спину, оба очень довольны друг другом.
Запомнилась одна его фраза – своей необычностью и серьезным тоном. По какому поводу была сказана, уж и не помню, а звучит так: «Мы, матушка, или всей душой, или – всей спиной к людям».