Александр Степанович не любил рассказывать о себе посторонним, да и близким без большой охоты. И сам – не расспрашивал. На редкие, правда, просьбы редакций журналов дать автобиографический материал он суховато отвечал: «Моя биография – в моих книгах». Иногда мне это казалось смелым, и я говорила ему о своем впечатлении. Он отвечал мне, что для него это не смелость, а истина, что настоящий художник, пишущий не для сегодняшнего дня, не для карьеры, а для души, по существу, является всеми героями – положительными и отрицательными – своих произведений, ибо для того, чтобы изобразить тот или иной персонаж, нужно настолько слиться с ним, что он является как бы действительной частью его существа. «Внешние наблюдения над разными людьми и случаями, – говорил он, – только помогают мне сконцентрировать и оформить впечатление от самого себя, увидеть разные стороны своей души, разные возможности. Я и Гарвей, и Гез, и Эсборн – все совместно. И со стороны на себя смотрю, и вглубь, и вширь. Только на самом себе я познаю мир человеческих чувств. И чем шире в писателе способность проникать через себя в сущность других людей, тем он талантливее и разнообразнее. Он как бы всевоплощающий актер. Мне лично довольно познать себя и женщину, любимую и любящую меня. Через них я вижу весь свой мир, темный и светлый, свои желания и действительность. И, каковой бы она ни была, она вся выразилась в образах, мною созданных. Надо лишь уметь их прочесть».
Грин был повышенно чувствителен к похвалам своему искусству. Он говорил: «Похвала, слов нет, приятна, но всегда или почти всегда чувствую себя при этом так, словно я – голый, и все меня рассматривают». Он очень тонко чувствовал оттенки похвалы: простая, искренняя – чаще от нелитературных людей – трогала и волновала его. Умная, серьезная похвала настоящего ценителя искусства доставляла истинное удовольствие. Похвала литературных и редакционно-издательских «тузов» раздражала его, вызывая насмешку или ядовитый отпор, – она всегда плавала по поверхности. Он знал себе цену как художнику, знал свои слабости, свой рост, свои силы – больше всех тех, кто в недостаточно искренних и тактичных словах величественно награждал его похвалой.
Это писатель замечательный, молодеющий с годами. Его будут читать многие поколения после нас, и всегда его страницы будут дышать на читателей свежестью, такой же, как дышат сказки.