Бей и беги

Она кивнула не глядя на меня.

Я посмотрел на часы на камине. Было без четверти одиннадцать.

Подойдя к «кадиллаку», я понял, что воспользоваться этой машиной не могу. Кто-нибудь, увидев ее в таком состоянии, легко может сопоставить факты, прочитав в утренних газетах о случившемся. Тут я вспомнил, что у моего соседа Сиборна в гараже всегда стоит машина, которой он пользуется, приезжая в отпуск.

Я сел в «кадиллак» и быстро поехал к его дому. Подъехав к гаражу, нашел ключ и открыл дверь.

У Сиборна был «понтиак» выпуска 1950 года. Я вывел его наружу и оставил мотор включенным, потом загнал «кадиллак» в гараж, закрыл и запер двери. Ключ я положил в карман.

Сев в «понтиак», я быстро поехал по автостраде. Через десять минут я добрался до дороги на пляж. Там уже образовалась пробка. Блокируя въезд, возле своих мотоциклов стояли двое полицейских. С бьющимся сердцем я остановил машину в хвосте выстроившихся в ряд автомобилей и вышел.

Около последней машины стоял, засунув руки в карманы, толстяк в панаме и глядел на полицейских.

Я подошел к нему.

— Что здесь такое? — спросил я, стараясь придать голосу интонацию незаинтересованного ротозея. — Что случилось?

— Несчастный случай, — ответил он. — Полицейский разбился. Я всегда говорил, что эти полицейские появляются перед вами так внезапно, что это не доводит до добра.

Я почувствовал на лице холодный пот.

— Разбился?

— Да, его сбили и смотались. Не могу сказать, что осуждаю того парня, который его сбил. Если бы мне не повезло и я бы сшиб полицейского, а свидетелей не было, уж я бы, черт меня дери, не стал ошиваться здесь, принося извинения. Если они его поймают, уж они с ним расправятся. Я всегда говорил, что полицейские в этом городе хуже нацистов.

— Так вы говорите, он сбит насмерть? — я с трудом узнавал собственный голос.

— Ну, проехались по голове. Водитель, наверное, стукнул его бортом, а потом бедняга свалился под ведущее колесо. — Он указал на высокого тощего мужчину, что-то деловито объясняющего толпе. — Этот парень в сером костюме его нашел. Он мне все и рассказал.

В это время один из полицейских пересек шоссе.

— Эй вы, кучка идиотов! — заорал он грубым низким голосом. — Нечего тут торчать. Убирайтесь, слышите? Это вот такие кретины, как вы, в своих железных ящиках устраивают аварии. Убирайтесь! Все убирайтесь отсюда!

Толстяк тихо пробормотал:

— Ну, что я вам говорил — нацисты. — И направился к своей машине.

Я подошел к «понтиаку», завел мотор, развернулся и поехал назад.

Войдя в гостиную, я нашел Люсиль сидящей в кресле. Она выглядела маленькой, беззащитной и испуганной, лицо у нее было совсем белое.

Когда я вошел, она вздрогнула и посмотрела на меня.

— Все в порядке, Чес?

Я подошел к бару, налил себе двойное виски и жадно выпил.

— Да нет, нельзя сказать, чтобы в порядке, — сказал я, садясь в кресло, стоящее рядом с ее. — Ох!

Последовала длинная пауза. Потом она спросила:

— Тебе удалось… ты видел?

— Там была полиция. — Я не мог заставить себя сказать ей, что она его убила. — Я его не видел.

Снова пауза. Потом робкое:

— Как ты думаешь, Чес, что нам делать?

Я посмотрел на часы на камине. Было двадцать минут двенадцатого.

— Не думаю, что мы сейчас можем что-то сделать, — сказал я.

— Ты считаешь, что нам вовсе ничего не надо предпринимать?

— Да. Слишком поздно. Я отвезу тебя.

Она наклонилась вперед и пристально посмотрела на меня.

— Но, Чес, мы должны же что-нибудь сделать! Я должна была остановиться. Это, конечно, несчастный случай, но мне надо было остановиться. — Она стала бить себя кулачками, по коленям. — Он мог записать номер машины. Нет, мы должны что-то предпринять.

Я допил виски, поставил стакан и встал.

— Пошли. Я отвезу тебя домой.

Она не двигалась, широко раскрыв испуганные глаза.

— Ты что-то скрываешь от меня, да? Что?

— Дело плохо, Люсиль, — сказал я. — Просто хуже некуда, но ты не бойся.

— Что ты имеешь в виду? — Голос у нее сорвался на визг.

— Ты переехала его.

Она сжала кулаки.

— О нет! Он сильно пострадал?

— Да.

— Отвези меня домой, Чес. Я должна сказать Роджеру.

— Ты не должна ему ничего говорить, — сказал я. — Он не может помочь.

— Он может. Он приятель капитана полиции. Он сможет все ему объяснить.

— Что объяснить?

— Ну, что я только училась водить. Что это был несчастный случай.

— Боюсь, это никого не удовлетворит.

Ее глаза широко открылись, в них было выражение ужаса.

— Я так сильно ранила его? Ведь он жив?

— Нет. В конце концов, ты должна это знать. Он мертв.

Она закрыла глаза, поднеся руки к груди.

— О, Чес…

— Только не паникуй. — Я старался говорить спокойно. — Мы ничего не можем сделать — пока, по крайней мере. Мы в сложной ситуации, но не надо терять голову…

Она смотрела на меня, губы у нее дрожали.

— Но тебя-то не было в машине. К тебе все это не имеет никакого отношения. Это моя вина.

— Люсиль, мы оба виноваты. Если бы я не вел себя так, ты не бросилась бы бежать. Моей вины во всем этом не меньше, чем твоей.

— О, Чес… — Она снова начала всхлипывать.

Я наблюдал за ней несколько минут, потом встал, обнял ее и притянул к себе.

— Что они с нами сделают? — спросила она, тряся меня за руки.