Бей или беги

— Ах, ну да, — нахмурился мужчина, — ты же так хорошо меня знаешь, благодаря чертовому досье. Ты три года таскала его с собой. Выучила наизусть? И о каком благородстве ты толкуешь, если тебе все со мной предельно ясно?

Томасин стало не по себе: ее пребывание здесь с самого начала не было для него секретом. Должно быть, ему сообщили сразу, когда доставили группу чужаков в Капернаум и отобрали их вещи. Досье ее выдало. Давно нужно было его уничтожить, но девушка поддалась глупому сентиментальному порыву, оправдывая себя необходимостью сохранить напоминание о собственной наивности. Но чего он ждал? Времени прошло прилично.

Он хотел, чтобы я пришла сама, — поняла Томасин, и от этой мысли ее конечности налились свинцом. Она вжалась в резную спинку стула в жалкой попытке сбежать, но бежать ей было некуда. Даже свалившись в яму, ловушку, оставленную другим охотником, она не чувствовала себя настолько загнанной в угол.

Малкольм ждал и сейчас, наблюдая за ней из-за нагромождения фруктов, цветов, подсвечников и прочей декоративной ерунды на столе. В полумраке его глаза были совсем темными, а взгляд не сулил ничего хорошего. Прислуга предусмотрительно убрала все ножи не для того, чтобы оставить Томасин безоружной. Чтобы она не смогла убить саму себя. Ведь смерть зачастую меньшее из зол.

— Отпусти их, — повторила она, и голос прозвучал так жалобно и по-детски, — делай со мной, что хочешь, но отпусти их…

— А мне было любопытно, как далеко ты готова зайти, — тихо сказал Малкольм, обращаясь скорее к себе, чем к ней.

Она зажмурилась, слушая его шаги, гулко отдающиеся в пустом, неуютном помещении. Она ждала удара, но мужчина лишь вытащил из ее прически одну темно-алую розу и задумчиво взвесил пышный бутон в пальцах.

— Только глупцы не учатся на своих ошибках, — проговорил мужчина, глядя мимо нее в темный угол зала, — ты преподала мне бесценный урок и, как минимум, этим заслуживаешь жизни.

Он сжал руку в кулак, и лепестки осыпались на старинный деревянный паркет.

— Но вряд ли тебе понравится эта жизнь.

— Встань.

Томасин помотала подбородком, но тут же пожалела. За своеволие и годы ожидания он наградил ее увесистой оплеухой. Малкольм не сдерживался, вложив в удар всю горечь минувших лет. Предательство отдало металлическим привкусом на языке.

— Ты будешь послушной, ясно тебе? Встань и повернись.

Она уже слышала от него этот властный тон и жесткие интонации, правда обращенные к другим людям. Так он давил любое малейшее возражение обитателей Цитадели. Он никогда не повышал голос, но звучащая в нем сталь действовала куда лучше, чем любые крики. Вкрадчивый, почти доверительный тембр, что не сулит ничего хорошего. Нельзя ослушаться.

Томасин поднялась. Юбка зашуршала, нежно лизнув ноги, как речная волна.

Малкольм надавил ей на поясницу, вынуждая согнуться, но она выразила слабую попытку сопротивления. Зря. Он швырнул ее прямо на стол, и ошметки чертового павлиньего языка оставили влажные пятна на платье, на животе и на груди. Бессмысленная, глупая роскошь.

Та девочка в ней, что еще помнила ночи, полные доверительной нежности и любви, отрицала происходящее. Этого не могло быть — только не с ней, не с ними. Но все же происходило. Ее Малкольм мертв, и теперь ей предстоит познать монстра. Инстинкты оказались сильнее здравого смысла: Томасин стала брыкаться и кричать, вопреки собственным заверениям, что он волен делать с ней все, что захочет. Кожу головы обожгло от того, с какой силой мужчина дернул ее за волосы. Она противилась, но куда ей было тягаться с ним? Ее тщедушное тельце — ничто, в сравнении с грудой мышц, что вжимала ее в жесткое дерево, пока последние попытки вырваться не стихли.

— Ничего. Скоро ты привыкнешь к своей новой реальности, — со смешком протянул он. — Или мне пригласить твоего дружка для более расслабляющей обстановки?

Ненависть разъедала Томасин изнутри. Невозможно! Неужели он всерьез верил в то, что она кувыркалась со своим другом? Больной ублюдок.

— Думай, что хочешь. Мне все равно.

А затем Томасин едва не сорвала связки, зайдясь в болезненном крике, когда Малкольм с садистским удовольствием впился в ее плечо, сжимая челюсти все сильнее. На глаза против воли навернулись непрошенные слезы. Малкольм явно получал от происходящего удовольствие. Соленую влагу с ее щек он собрал почти с нежностью. В какой-то момент Томасин становится легче отстраниться от происходящего и от того, что еще предстоит вынести. Пульсирующая боль хоть немного, но отвлекает. Малкольм задрал тяжелую, плотную юбку и сильнее надавил на поясницу, удерживая на месте.

— Даже не вздумай. Или обещаю, последствия тебе не понравятся…

— Малькольм, пожалуйста…

— Заткнись!

Он спустил штаны и пристроился сзади, стянув ее белье вниз до колен. От грубого движения ткань затрещала. Дайан была бы в ужасе от такого обращения с шикарным бельем от какого-то там сраного бренда! Но не пошла ли она?

Малкольм коснулся Томасин там и недовольно цокнул языком, чуть отстранившись, чтобы сплюнуть в ладонь и увлажнить ее — и Томасин знала, это последняя оказанная ей на сегодня милость.