Бей первой, леди!

— Так и есть, — тихо сказала вдова, — вы все верно поняли. Юля это тоже понимает и старается пореже выходить из дома. На территории усадьбы она в безопасности, а все, что за забором, внушает ей ужас.

«А почему тогда она сбежать пыталась?» — Вопрос был готов сорваться с языка, но Макс прикусил его. И понял, что вообще перестал что-либо соображать: и дома ей страшно, и на улице тоже. Рогожский и Левицкая носятся с ней, как с самым дорогим, а Юлька только что с кулаками на вдову не кидается, сама честно призналась, что боится мачехи. Цыганок не испугалась, бешеного Кристалла, а мать, пусть не родную, покусать готова. Голова уже не от боли пошла кругом, Макс смотрел в окно и хотел одного: снова лечь поспать, уже ни о чем не думая, но Левицкая не уходила. И тоже молчала, как до нее Рогожский, потом заговорила, но как-то неуверенно:

— Юле угрожает опасность, теперь вы тоже это видите и понимаете мое беспокойство. Она очень напугана, очень, и снова не выходит из дома. Поэтому я прошу вас…

— Те случаи, что были раньше, — их расследовали? — перебил вдову Макс. — Звонки, таран машины и похищение. Почему шантажисты отпустили вашу дочь? Как она вернулась домой?

Левицкая даже не моргнула, она смотрела на Макса в упор, а волнение выдавали только побелевшие от напряжения пальцы. Вдова вцепилась в ремень сумки и молчала несколько мгновений, потом справилась с собой.

— Я не готова пока ответить на ваши вопросы. И я спешу, у меня мало времени. Я вот что хочу сказать: Юля просила, чтобы вы не оставляли ее. Она верит вам как никому другому и очень переживает за ваше самочувствие, даже считает себя виноватой. И я тоже прошу вас остаться. Лечение я оплачу, не сомневайтесь, зарплата у вас будет хорошая…

— Я вам еще больше должен, — напомнил Макс, мигом помрачнев и прикинув расходы вдовы на врачей и лекарства. Прибавим сюда помятое крыло белого «БМВ», и Макс Еланский переходит в пожизненное пользование госпожи Левицкой. Хотя не так все плохо, выход есть: продать квартиру, машину, расплатиться с долгами и вернуться в Москву, бомжевать на трех вокзалах. Холодно и негигиенично, зато на свободе…

— Забудьте про машину, — отмахнулась Левицкая, — Юлька мне дороже помятого крыла, поверьте. Я не пожалею никаких денег на ее безопасность. Вы согласны?

Она еще спрашивает, как мило с ее стороны! Как будто у него есть выбор: отказаться или принять предложение. И говорит она с ним как с равным, а не как с прислугой — и тон другой, и интонации, в них звучит просьба, а никак не приказ. «Уйти нельзя остаться» — вот из чего приходится выбирать. Еще вчера он сбежал бы, нимало не задумавшись, просто использовал бы возможность, и все, но это вчера. До петарды под ногами Кристалла, до Юлькиного взгляда, когда она сидела рядом и не давала ему отключиться, держала за руку. Пусть несла всякую чушь при этом, но ничего уместнее в тот момент он и представить себе не мог. Юлька… Чувство такое, что ее все кинули, даже папаша от души поиздевался, оставив дочке такое наследство, что ей почти не принадлежит. Глупость, конечно, но раз просит, куда ж деваться. И слава богам, что между ним и девушкой пропасть размером с Марианскую впадину или Большой каньон, что чертовски облегчает задачу. Скоро Юльке исполнится двадцать пять, и она навсегда уедет в свою Швейцарию, позабыв и о вдове, и о Рогожском, и о своих страхах. И уж точно ни разу не вспомнит про Макса Еланского.

— Хорошо, — сказал Макс, — я приеду, как только меня выпишут. Передайте Юле, что я вернусь.

Вдова поднялась, одернула короткий пиджак с глубоким вырезом, слегка наклонившись при этом, но этого было достаточно, чтобы рассмотреть волнующие подробности под тонкой тканью.

— Все, Максим Сергеевич, мне надо идти. Выздоравливайте, и если что понадобится, звоните Леониду, я распоряжусь.

Макс даже слова сказать не успел, а вдова уже выплыла из палаты и стучала каблуками по коридору, в палате остался только запах ее духов. Макс открыл форточку, впуская свежий после грозы воздух, и подумал, что неплохо бы прогуляться, но отсюда его выпустят не раньше чем через неделю, из которой прошло всего два дня.