А коммунистические газеты в империи Сталина, не стесняясь, обзывают политических оппонентов режима «скотами», «мразями», «харями» и проч. Ей-богу, было в этом что-то инфантильное. А во всем режиме – что-то по-детски жестокое. Режим был жесток, как зона, на которой сидят малолетки.
Душевно незрелое общество.
Проза Суворова – смесь сахара с перцем.
Гитлеризм-сталинизм – термоядерная смесь модерна с самой отсталой, самой дикой суеверной деревней…
А советское общество – это смесь чего с чем? А советское общество представляло собой невероятную смесь любви и страха, истерических надежд на светлое будущее и патологического недоверия к мрачному сегодняшнему дню.
Диктаторы чувствуют толпу. Поразительно меткие замечания о характере и повадках народа оставил когда-то Наполеон. Ему вторил великий знаток масс Гитлер. Не худшим дрессировщиком народных толп был и Сталин.
Сталин знал: народ – это цепной пес. Сталин знал: есть у его народа поговорка – «бьет, значит любит». И она справедлива.
Этологи говорят: щенки больше любят не тех хозяев, которые их только наказывают – таких они боятся и ненавидят. И не тех, кто только ласкает и сюсюкает – таких они презирают и не слушаются. Больше всего собака любит такого хозяина, который и бьет, и поощряет.
Если ты – добрый начальник – улыбнулся кому-то, твоя улыбка ничего не стоит. Она давно девальвирована. Но если кому-то улыбнулся или кинул орден кровавый диктатор. Осчастливленный человек прослезится, возлюбит и из кожи вылезет, чтобы угодить Хозяину.
Сталина обожали. Один мой знакомый рассказывал, как отец однажды взял его – тогда еще мальчишку – с собой на первомайскую демонстрацию. Толпа шла по Красной площади. На мавзолее стоял Отец народа. На Красную площадь заходили нормальные люди – со своими разговорами, проблемами. Но по мере приближения к мавзолею толпой начинала овладевать фанатическая истерия. Которая достигала максимального градуса непосредственно перед трибуной. Лица людей необратимо менялись, глупели, сияли бессмысленным счастьем, сознание зауживалось. Все головы смотрели только на трибуну, а рты сами собой кричали что-то невразумительно лозунговое, исполненное восторгов и любви.
Но по мере удаления толпы истерия спадала. И людям становилось стыдно и неудобно друг перед другом за эту непонятную вспышку. После выхода с Красной площади отец внимательно посмотрел на сына:
– Видел?
Тот молча кивнул.
– Пойдешь еще когда-нибудь на демонстрацию? Сын отрицательно покачал головой.
Да, есть люди, на которых это не действует. Но большинство – животные. Которые в толпе любят Хозяина. А в одиночку Хозяину мрачно не доверяют, боятся его и втайне ненавидят, не признаваясь в этом самим себе. А что вы хотели? Психологический диполь. Если в одном месте убавится, в другом прибавится. И наоборот.
Пожалуй, ни в одной стране не было такого феномена, который случился в СССР после 22 июня 1941 года. Когда на мирно спящие города просып ались немецкие бомбы, рапорта сексотов НКВД отразили гуляющие в народе слухи о том, что это наши, советские самолеты бомбят советские города – для того, чтобы спровоцировать войну с Гитлером.
Советскому человеку представить себе это было легко. Если Сталин убивает и сажает собственных граждан миллионами, то какая ему разница, чем их убивать – пулями в подвалах или бомбами с неба.
Конечно, не все советские люди представляли себе тогда масштабы репрессий. Но ужас перед ними и понимание опасности сболтнуть лишнее были разлиты в обществе и воплощались во фразах типа «прикуси язык, а то сядешь» и сталинских плакатах «Не болтай!» В сталинской империи свободы слова не было. Это значит, что в сталинской империи сажали и казнили за слова. И просто так.
Однажды доблестные чекисты разоблачили в городе Иванове вредительскую группу (ст. 58–10, «антисоветская агитация») на ткацкой фабрике. Эти диверсанты выпускали ткань, в рисунке которой «с помощью лупы можно было рассмотреть фашистскую свастику и японскую каску».
Моя мама при Сталине совсем молоденькой 16-летней девочкой работала в Москве на военном предприятии. Ребенок, по сути. Детский труд при товарище Сталине был вообще в большом почете. Жила в бараке, жратвы путной не было, работали по 12 часов… И однажды она проспала. То ли будильник подвел, то ли организм уже ни на что не реагировал. В общем, не услышала. И потому проснулась за 20 минут до начала смены. Пулей вылетела из дому, и туфли надевала уже в вагоне метро. А до вагона по эскалатору бежала босиком, зажав в руках обувь.
«Сажали за 30-минутное опоздание к станку, за сломанное по неопытности (или из-за нереальных норм выработки) сверло, за порванную на испытаниях гусеницу нового танка, за то, что родился в „освобожденной“ Восточной Польше или Бессарабии, за то, что дальний зарубежный родственник прислал сдуру почтовую открытку, за невыполнение обязательного минимума трудодней», – констатирует Марк Солонин.