Бей в кость

— Земляк, — зычно спросил Богдан довольно спокойным голосом, — может, ты припаркуешься где-нибудь? А то загонят они тебя в горку, помяни слово!

— Погоди ты! — Лапа досадливо крякнул. — Негде тут парковаться…

Пилот был прав на все сто. Ни одной мало-мальски просторной площадочки, где «Ми-8» смог бы сесть, ничего не зацепив лопастями, не было. Ни прямо по курсу, ни по сторонам. Вертолет летел над узкой долиной извилистой горной речки, правда, мелкой, но каменистой, с обрывистыми берегами и очень быстрым течением.

— Может, зависнешь где-нибудь, попрыгаем метров с пяти? — не унимался Богдан, но тут уже Болт его осадил:

— Завязывай! Он сам разберется… Истребители опять засвистели громче, но ка сей раз прошли не над вертолетом, а в стороне.

— Володя! — неожиданно радостно завопил Лапа в гарнитуру. — Это ж я, Хведор! Ты не узнал, чи шо?

— Узнал, узнал, — сквозь треск разрядов и гул турбин донеслось из динамика. — Кого везешь, Лапуля?

— Турыстов, хиба ж не видно?

— Куда? — настырно спросил истребитель.

— До молодшого братана…

— С тебя пятый ящик, понял?! И радуйся, что не на поляков нарвался.

«МиГи» круто отвалили и ушли на юго-запад, а Лапа, придерживая пилотажную ручку левой рукой, правой трижды переместился.

— Договорились? — спросил Болт с нервной усмешкой. — Ой, бля-а! — выдохнул Лапа. — И правда ж, як же клево, що не ляхи! Наверно, отгул взяли, сегодня ж их день був! Этих же «мигарей» четверо на две машины. Одна пара наша — Володя с Толиком, а друга польская — Яцек с Гжесем. Ну ж те скаженны паны!

Ось люты, ось люты!

— Сбили бы? — скромно поинтересовался Болт.

— Ни, сбить бы не сбилы, — вздохнул Лапа, — тильки воны за кажный перехват по тры ящика мацапуры беруть.

— А с чего ты ее тут гонишь, куме? — спросил Богдан. — З бурякив?

— Та де чего свистну, з того и гоню… — ухмыльнулся авиатор. Народ, кажется, еще поржал немного, отходя от напряжения, по-моему, поинтересовался, как «Хведя» отдает свои долги через фронт, порассуждал насчет сложности отношений между тремя самыми крупными славянскими народами, но Таран уже не слушал этот треп. Он заснул по-настоящему и проспал до самой посадки.

В ШТАБЕ «МОЛОДШОГО БРАТАНА»

Когда Тарана разбудили, оказалось, что вооруженные «туристы» прилетели в местечко Редонду-Гонсалвиш, где располагался штаб 2-й армии алмейдовцев.

Строго говоря, это только называлось «армией», ибо общая численность группировки не доходила до трех тысяч солдат. Наверно, можно было назвать еие заведение бригадой, дивизией, на худой конец корпусом. Но поскольку командовал тут не кто иной, как генерал Жоау Алмейда, «молодшой братан» генерала Роберту Алмейды — тот был не только командармом 1-й армии, но еще и президентом-главкомом, — то, само собой, решили не скромничать. Могли бы и округом назвать, и фронтом — своя рука владыка.

Редонду-Гонсалвиш располагался на одном из пологих холмов, в долине той самой речки, над которой уже пролетели, только гораздо выше по течению.

Городишко разросся вокруг старого португальского форта, точнее, редута или реданта («редонду»), который построили не то в XVII, не то в XVIII веке для защиты коммуникационной линии, ведущей от столицы на северо-восток. Таких фортов на этой линии было около десятка. По этой .самой коммуникационной линии в древние времена гоняли рабов в колодках, волокли возы со слоновой костью и хрен знает еще с каким колониальным барахлом. Потом, уже во времена Салазара, наверное, соорудили более-менее приличное шоссе с мостами и туннелями. Вокруг этой дороги колонисты налепили всяких фазенд (тут они именно так и назывались) с плантациями и гоняли по ней трейлеры с сельхозпродукцией в столицу, где ее и реализовывали, а потом отправляли потребителям. Само собой, затраты были минимальные, поскольку местный селъхозпролетариат вкалывал за кормежку. Чуток подальше от дороги, в джунглях, жила публика, которая цивилизации не знала, знать не хотела, предпочитала охоту и собирательство, мотыжное земледелие, натуральное хозяйство и патриархально-родовой строй, стараясь не влезать во всякие рыночные отношения, при которых их регулярно объегоривали. Поскольку цивилизация все одно наступала, этот народ борзел и хватался за оружие.

Некоторые, после соответствующей порки бараматолой — фигулиной вроде нашей хлопалки для выбивания ковров, — приходили в чувство; а у других все это, наоборот, поднимало революционный дух. Само собой, что тут, вдалеке от крупных сил колониальной армии, начали зарождаться партизанские отряды.