Бейкер-стрит на Петроградской

— Существуют красивые цветы, растущие только на болоте. Они гибнут, когда болото осушено... Сейчас мы без цензуры, но и без зрителей.

«Время бешенства правды-матки!» — сказал кто-то из русских.

Целый год московские киногенералы и снобы терзали Галю Скоробогатову — с какой стати «Кинопанораму» ведет Масленников?

С легким сердцем отказался я от бремени ежемесячных поездок в Москву.

Думал ли я тогда, что придет время и я буду ездить не менее шестидесяти раз в год в столицу нашей родины, проводить, таким образом, 120 ночей (иначе говор, четыре ночных месяца) на железнодорожных койках. Тогда еще сидячих экспрессов не было.

Незадолго до упомянутого съезда появившийся на «Ленфильме» новый главный редактор Александр Голутва, озираясь на новом месте, сказал: «Всё нормально, но как-то тревожно...»

ПРОСЕКА В ЛЕСУ

«Мистер ДА». - Как я все же сумел втянуть Голутву в авантюру. - Деловые игры, мозговые штурмы и смешные палиндромы. - У Таги-Заде новые робкие сотрудники. - Партбилет на стол. - «Сеанс» ему зачтется. - Теперь у нас есть агентство.

«Голутва» в толковом словаре Владимира Даля определяется как «вырубка, просека в лесу».

Я знаю Александра Алексеевича уже больше двадцати лет.

Если советского министра иностранных дел А. А. Громыко во всем мире называли «мистером НЕТ», то А. А. Голутву (обратите внимание на похожие инициалы) можно смело назвать «мистером ДА».

Умение выслушать собеседника, просителя, принять участие в его проблемах, найти нужные слова одобрения, а если имеется возможность — и помощи. Этими положительными качествами администратора, чиновника Голутва обладает полностью. Из его кабинета выходишь окрыленным. Кажется, что все решено и... подписано.

Но, увы, проходит время... И ты понимаешь — жизнь есть жизнь.

Философ по образованию, Александр Алексеевич является и философом по убеждению. Один из его преподавателей в Московском университете Петр Яковлевич Гальперин, например, разгадывал во время войны сны самому Сталину, за что в 1945 году был посажен. Позже он трактовал сны также Ворошилову и Молотову. Его лекции о скрытых возможностях человеческого мозга многому научили молодого философа, выковали в нем чувство трезвости и реализма, развили скрытность.

Голутве не заговоришь зубы, не заморочишь голову, не втянешь в сомнительный проект или авантюру.

Однако мне удалось это однажды сделать.

Избранный на общем партсобрании «Ленфильма» секретарем парткома, я первым делом был обязан вступить в контакт со Смольным, где сектор кино в отделе культуры обкома вел инструктор Саша Голутва. Мы знали его и раньше — по Петроградскому райкому, где он также курировал «Ленфильм».

Этот молодой партработник разительно отличался от своих коллег. Во-первых, уже тогда он всерьез интересовался проблемами кинематографа и пытался разбираться в них. Во-вторых, он говорил с нами нормальным человеческим, а не начальственным языком.

Два летних дня 1985 года, гуляя по Марсову полю, я уговаривал его уйти из обкома и занять вакантное место главного редактора студии.

И уговорил, втянул в этот сомнительный проект.

Почему сомнительный?

Потому что жизнь нашего кино уже сотрясали подземные толчки — предвестники приближающейся Перестройки.

В июле 1985 года Александр Голутва становится главным редактором «Ленфильма», а уже в мае 1986 года в Кремле проходит «позорный» V съезд.

Вот когда Голутве понадобилась его философская закалка.

В декабре того же года в Доме творчества кинематографистов, который ныне стоит в полуразрушенном состоянии, в Болшеве под Москвой начались «Деловые игры».

Саратовские социологи (?) проводили с киношниками мозговые штурмы, собирали банк идей на темы «Чем должно заниматься Госкино» или «Не много ли на себя берет Союз?»

Было весело и непринужденно. Сочинялись забавные палиндромы «НЕ ГНИ ПАПИН ГЕН» или «ДА ЗАЖИЛ Я ЛИЖА ЗАД», писались манифесты. Саратовские социологи запутались в сложном мире киноискусства и людских отношений, несмотря на иллюзию единства и застольное кумпанство.

Если в американском кино верховодят прокатчики и продюсеры, то в Советском Союзе кинематографом руководили чиновники, а главными людьми были кинорежиссеры. Теперь им казалось, что они могут и держать власть в своих руках, и сохранять «престижность» своей профессии. Они занимали все руководящие посты, они привыкли к тому, что государство оплатит производственные расходы, распространит картины по стране и миру, соберет доход и вернет его в производство. Такое привычное дерево — крона — госстудии, корни — госпрокат, а ствол — государство. Американская, кстати, схема: каждый доллар, пришедший в любой кинотеатр мира, потом оказывается в Голливуде.