Бейкер-стрит на Петроградской

«Полное волнения и страсти веселое народное искусство…» — как говорил нам когда-то Козинцев.

Высокопарный, торжественный стиль — обычное дело при изложении русской национальной истории. Нет у нас ни Дюма, ни Вальтера Скотта.

А ведь собственную историю можно рассказать и с улыбкой, и со смехом. Можно видеть ее величие и в незначительных, мелких событиях. Более того, можно фантазировать, придумывать легенды, обращаться с ней вольно, как, скажем, французы в «Трех мушкетерах». Это себе позволяют все народы мира, кроме нас и, пожалуй, немцев. Они тоже к своей истории относятся чрезвычайно угрюмо.

Мы встали на этот путь сознательно, сделали исторический мюзикл, каковых наш народ еще не видел.

Нас не поняли ни историки, ни киноведы, ни критики.

Нас поняла только молодежь, студенты распевали наши песни:

…Барон Жермон поехал на войну…

На роль главной героини нужна была актриса, которая по этим установленным нами законам не просто сыграла бы написанный текст, а наполнила его своей личностью.

Среди многочисленных фотопроб молодых актрис на эту роль промелькнула и Елена Сафонова — тогда студентка ленинградского театрального института, будущая «зимняя вишня».

Но мы с Владимиром Валуцким, еще только замышляя сценарий «Ярославны», видели в роли княжны Елену Кореневу.

Типажно она подходила чрезвычайно. Известно, что матерью Анны была шведка Ингегерда, дочь короля Олафа, что сама Анна была рыжая, невысокого роста, но характер имела твердый, была умна и начитанна, как все птенцы «гнезда Ярославова». Сочетание хрупкости и ребячливости Кореневой с ее способностью достигать драматических высот пришлось очень кстати.

Лена оказалась самой раскованной из всех, кого я когда-либо снимал. Я даже поразился, насколько она легко относится к себе. От нее, лишенной всяких комплексов, мы ждали неожиданностей…

…Я — Древний Рим периода упадка,
Когда, встречая варваров рои,
Акростихи слагают в забытьи
Уже, как вечер, сдавшего порядка…

Коренева читала стихи Верлена, когда мы возвращались со съемок из Сосново в Ленинград. Автобус переваливался с боку на бок, выезжая из вечернего леса, свет фар скользил между сосен, тени деревьев кружились и ломались, и темный лес за окнами был живой и подвижный.

Потом начался асфальт. Мотор загудел ровно и усыпляюще. Члены съемочной группы: ассистенты, гримеры, костюмеры, осветители, усталые после трудного дня, расположились на сиденьях среди вороха костюмов, реквизита и прочего киношного скарба. Многие дремали, зная, что дорога до города длинная.

Бодрствовали лишь трое — актриса, режиссер и оператор, потому что знали: сегодня был удачный день. Они видели то, что остальные увидят позже — на пленке, на экране. Они помнили тот самый третий дубль, когда, как им показалось, состоялось.

Автобус несся по темному шоссе. На вешалках покачивались плащи и кольчуги. А эти трое праздновали свою маленькую победу.

Лена читала замечательно. Она не только легко справлялась с формой стиха, с его ритмом и звуковой гармонией, но и удивительно просто и ясно сообщала нам его смысл.

«Эти стихи я читала на выпускном вечере в училище», — сказала она в заключение.

Есть такое выражение — «с подъемом». Это не значит обязательно с пафосом, звонко, декламационно. Иногда это просто означает, что актер удачно прожил день и заразил нас своей радостью. Лена в тот вечер читала стихи с подъемом…

…А бывали дни, когда все валилось из рук. У всех у нас дело не клеилось, и Коренева, как чуткий прибор, реагирующий на разброд, играла плохо, страдала и бесилась. Возникали пересъемки, заплатки…

Конечно, она неудобная актриса, думал я в том ночном автобусе. Насколько легче кинорежиссеру иметь дело с высокопрофессиональными актерами, приезжающими на съемки всегда в безупречном состоянии духа, здоровыми, без хворей и проблем. Но с другой стороны, как она читает! Творит по вдохновению!

В нашей текучке, в шуме производственных забот мы как-то забыли это слово — «вдохновение». А уж тем более такое вздорное, неделовое понятие, как «настроение»: рабочее настроение, творческое, актерское…

Дени Дидро во второй половине восемнадцатого века написал «Парадокс об актере», в котором с психологической мудростью разделил актеров на два противоположных типа — думающих и чувствующих. Причем он доказывал, что потрясти зрителей способен лишь нечувствительный актер, обладающий «ледяной головой». «Чувствительным» актерам Дидро с презрением отказывал в успехе.

Однако следует вспомнить, что театр времен Дидро был лишен режиссера. Театральное представление создавалось самими актерами, и только «ледяные головы» способны были воплотить на подмостках большой и широкий замысел.

Потом в театр пришел режиссер, и в моду вошли «чувствительные» актеры.