Бекар

— И ты полагал, что так будет всегда, — продолжал отец Алексий. — Ценил ли ты в достаточной мере то, что было тебе дано? Помнил ли ты о том, Кто тебе это дал, или ты горделиво полагал, что тебе это и так положено? И ещё вот о чём вспомним: Брагину тоже дан талант, пусть не в искусстве, пусть в спорте. И вот два ваших таланта пересеклись. За то, как он употребил свой талант, он сам и ответчик. Господь дал, Господь спросит. Но уж понятно, что не Он вёл руку Брагина, наносящую тебе удары, а неправильно понятая Брагиным высшая свобода, да бесы, которые под той рукой тут как тут. Но вернёмся к твоему дару. Твоему таланту выпали испытания, как выпали испытания твоей любви. Правильно?

Василий согласно кивнул. Теперь он опережал в уме озвученную мысль батюшки. Он уже всё понял, но продолжал вежливо слушать.

— Любовь испытание выдержала и стала прочнее, так?

— Значит, испытание таланта тоже должно принести свои плоды! — не выдержал Василий.

— Да, я в это верю. Когда я учился в семинарии, нам рассказывали интересную историю из жизни Сократа. Этот греческий философ жил задолго до Рождества Христова. Однажды, в день рождения этого философа к нему пришли его ученики, и каждый принес ему что-то в дар. Но один ученик был настолько беден, что не имел ничего и, пока шло поздравление Сократа, сидел, понурясь. Он встал самым последним и сказал: «Дорогой наставник! Ты знаешь, что я нищий, мне нечего дать тебе. Единственный мой дар — я отдаю тебе самого себя как раба. Делай со мной, что хочешь!» И Сократ сказал: «Это самый драгоценный для меня дар. Я принимаю его, но лишь с тем, чтобы вернуть потом тебя самому тебе в еще лучшем виде!»

— Здорово! — восхитился Василий. — Обязательно расскажу это Изольде Матвеевне! И Ане...

— Только помни о том, что понимание выражения «раб Божий» разнится от принятого в обществе понимания слова «раб». Быть рабом Бога — это счастье и надежда. Если бы мы могли принадлежать Господу всем умом, всем сердцем и душой! Если мы не рабы Бога, то мы рабы этого мира, рабы диавола, рабы собственного эгоизма. И тут как раз важно, чтобы Господь не прогнал нас во тьму, как недостойных рабов. Помнишь конец притчи о талантах?

— Да. Знаете, батюшка, я, честно говоря, читал только детскую Библию.

— Значит, настало время взять в руки, пусть и такие, — отец Алексий кивнул на гипс, — Священное Писание. Я вот каждый день понемногу читаю. Это как родниковой воды испить, как чистого воздуха глотнуть.

— Но вы сказали, что моя история похожа на вашу ? Расскажите!..

— Представь себе, в школе я занимался парашютным спортом, удачно всё складывалось. Я мечтал поступить в Рязанское военное училище воздушно-десантных войск. Слышал о таком?

— Слышал.

— И поступил! И всё было хорошо...

— Как по маслу?

— Точно. Но на третьем курсе во время одного из тренировочных прыжков я неудачно приземлился, повредил позвоночник. О дальнейшей службе не могло быть и речи. Никакое лечение, никакие тренировки не помогли бы. Точка и всё! Ни про какого Маресьева врачи и слышать не хотели. Я тогда думал, что жизнь моя на этом кончилась. Мечта в буквальном смысле разбилась о землю.

— Да... не позавидуешь.

— Не знаю, сколько бы продлилось моё безысходное отчаяние, а самое главное — я не понимал, почему так произошло именно со мной? Были ребята, у которых всё получалось много хуже, чем у меня. А они могли вновь и вновь подниматься в небо, с гордостью нести службу и называть себя десантниками. А я вдруг оказался на обочине, — отец Алексий на миг замялся, снизил голос на полтона: — Только тебе говорю, никому не скажешь?

— Никому.

— Я тогда неумеренно пить начал. Это у русского человека блажь такая — горе заливать. Но было ли горе-то? Так вот, преподавал у нас один легендарный подполковник. Он побывал на всех войнах, в том числе тех, которые называют локальными конфликтами. От наград у него левый борт кителя перетягивало. И когда я собирал уже вещи, ехать домой, он пришёл ко мне и сказал: «Знаешь, Алексей, самое страшное в жизни это не то, что произошло, а когда не знаешь почему. Я столько похоронил товарищей, что всякий раз, когда я думаю, что мне плохо, я вспоминаю их близких: жён, матерей, детей. И мне становится стыдно, потому что им хуже, чем мне. Однажды я услышал одну важную мысль, которая теперь всегда со мной: есть три главные тайны — когда мы умрем, отчего мы умрем и где мы будем после смерти». Где вы это услышали? — спросил я. «На проповеди», — ответил он. «Вы что, верующий?» — «Конечно, — удивился он моему вопросу, — как же можно выбирать работу, на которой каждый день нужно быть готовым умереть, и не быть при этом верующим? А знаешь, что слово «служба» лучше всего соответствует только двум профессиям: военной и священника?» Так, Василий, я оказался в духовной семинарии... А бекар — это ты интересно придумал... Ниже нельзя и вверх тоже. Я разовью твою мысль — вверх можно, но в меру посильной гармонии. Кажется, я не нарушил правил музыки, применяя их к правилам духа?