Бехтерев

Ставка здесь располагалась в деревянном двухэтажном доме с большим, огороженным высоким забором двором. В воротах гостей встретил свитский генерал Косин-ский. Император вместе с главнокомандующим принял их во дворе. Он поздоровался со всеми и обратился к Рыжову со словами благодарности. «У меня немного таких, как ты», — сказал он тогда Рыжову, вручая ему орден Станислава с мечами. Затем Александр II изрек: «Мне приятно убедиться, что чушь из головы студентов начинает выходить». Присутствующие смолчали. Тогда император сказал, что он благодарит всех и приглашает отобедать в его столовой. Это было весьма кстати. К тому же обед был отменным и в какой-то степени скрасил неприятное впечатление от встречи с самодержцем.

Отряд прекращал существование. Имущество его было передано организации Красного Креста. Из медикаментов оставили у себя только хинин, который принимали уже все «рыжовцы». Заболевшим студентам полевым медицинским управлением действующей армии были выданы документы, удостоверявшие их право возвращения в Петербург. В удостоверении, выданном Бехтереву, в частности, было сказано: «Предъявитель сего, студент С.-Петербургской императорской Медико-хирургической академии Владимир Бехтерев, состоявший при главной квартире действующей армии в санитарном отряде братьев Рыжовых, отправляется обратно в С.-Петербург…». Далее всем начальствующим лицам вменялось в обязанность оказывать студенту Бехтереву по пути следования содействие и помощь. До Систова «рыжовцы» добирались вместе, а там у Бехтерева развился очередной тяжелый приступ лихорадки, и его поместили в санитарный поезд.

Когда к Бехтереву вернулось сознание, он на верхней полке санитарного офицерского вагона среди раненых и больных ехал в поезде Красного Креста в столицу. Как только малярия «отпускала», Бехтерев стремился помогать медицинским сестрам и санитарам. За дорогу Владимиру пришлось выслушать немало рассказов бывалых людей о том, что происходило на разных участках фронта. Это позволило ему увидеть происходящие на Балканах события шире и еще раз убедиться, что цели войны Россией достигались непомерно дорогой ценой и в этом во многом были виноваты те, кто не смог должным образом подготовить русскую армию, кто допустил грубые стратегические просчеты в ходе войны.

Съехавшиеся после летних каникул студенты негодовали. Немало гневных слов в адрес властей было сказано и в студенческой читальне академии.

Однако попытка отвлечь войной внимание демократической общественности от внутриполитических вопросов не удалась. Как писал видный судебный деятель А. Ф. Кони, «осень 1877 года застала общество в самом удручающем состоянии. Хвастливые надежды, возлагавшиеся на нашу боевую силу… не осуществились… Политический кредит России за границей падал, а во внутренней ее жизни все замолкло, как будто всякая общественная деятельность прекратилась. Но в этой тишине министерство юстиции торопливо ставило на подмостки судебной сцены громадный политический процесс…». Этот процесс вскоре оказался в центре внимания общественности, за всеми подробностями его внимательно следило и студенчество, откровенно восхищавшееся мужеством подсудимых.

Слушание дела «о революционной пропаганде в империи», вошедшее в историю как «Процесс 193-х» началось 18 октября 1877 года в Особом присутствии Правительствующего Сената. После трехлетнего следствия царское правительство намеревалось учинить расправу над молодыми людьми, которые в 1874 году, вдохновившись идеями народничества, «пошли в народ». Из привлекавшихся к ответственности по этому делу нескольких тысяч человек в тюремных застенках уже умерло 97. Большую часть подследственных составили случайно схваченные не принимавшие участия в народническом движении люди, и таким образом после проведенного следствия к суду оказалось привлечено 193 человека, из них 39 женщин. Главными обвиняемыми признавались Мышкин, Рогачев, Войнаральский, Ковалик. Среди подсудимых были будущие народовольцы Желябов, Морозов, Перовская и другие. Они являлись участниками различных пропагандистских кружков, но все они обвинялись в создании единого «преступного общества» с целью государственного переворота и «перерезания всех чиновников и зажиточных людей». Чтобы облегчить работу суда и предотвратить во время суда массовые противоправительственные выступления, обвиняемые были разбиты на семнадцать групп. «Во время процесса, — как писал В. Г. Короленко, — публика допускалась в очень ограниченном количестве, газетные отчеты строго цензуровались, но все же каждый день Петербург молнией облетали известия о происходящем».

Подсудимые вели себя мужественно, превращая судилище над собой в суд над царским режимом. Многие выступления их носили характер обвинительных речей в адрес правительства и его приспешников. Так, один из лидеров народнического движения, H. H. Мышкин, обращаясь к судьям, указывал на закономерность революционного движения в России и выражал глубокую веру в неизбежность «всеобщего народного восстания».