Бела

— Как хорошо… что у Белы есть теперь такой хороший товарищ.

Настал черед Джонни смущённо улыбнуться. Он отвёл взгляд и наконец-то осмотрелся.

Когда он был в этом доме последний раз, недели три назад, здесь были только голые стены да мусор на полу. Теперь в комнате стояла мебель — по большей части самая обыкновенная; но кое-что — например, круглый стол посреди комнаты или большое резное бюро-секретер — выглядели вполне по-иностранному. И картины — почти все в рамах, тяжелее и пышнее которых Джонни видеть не приходилось; и почти все изображали чудные иностранные здания. А еще «не по-нашему», решил Джонни, выглядели скатерть, подсвечники, лампы, коврик… целая куча вещей там и тут. У всех них был солидный, уютный, старинный вид.

Заметив интерес Джонни, мистер Ковач сказал (у него оказался глубокий бас):

— Мы привезли довольно много вещей из Венгрии.

— У вас очень красиво, — улыбнулся Джонни.

— Благодарю, — серьезно кивнул мистер Ковач.

Миссис Ковач начала убирать со стола, Джонни мельком глянул на тарелки… и когда он увидел, что было у Ковачей на обед, рот у него сам собой раскрылся, и он, не веря своим глазам, посмотрел еще раз.

Сырое мясо. Как ростбиф — только не печёный. И больше ничего! Большое блюдо красной, сочащейся кровавым соком говядины посреди стола, три тарелки со следами этого сока да кувшин с водой. И всё.

Мистер Ковач и на этот раз заметил любопытство Джонни. Вернее, его потрясение.

— Сырое мясо, — с некоторым нажимом сказал он, — полезно для крови. Мы едим сырой бифштекс один или даже два раза в неделю, молодой человек.

— О… — пробормотал Джонни, пытаясь не слишком пялиться на стол, а ещё лучше — отвести от него глаза. — Я, кажется, тоже где-то про это читал… что сырое мясо полезно. Но я не думаю… — он умолк.

— Вы не думаете, что оно пришлось бы вам по вкусу, — улыбнулась миссис Ковач, собирая тарелки. — Но вы слишком хорошо воспитаны, чтобы сказать это.

Джонни кивнул, чувствуя себя ужасно неловко.

— Ну, — сказал мистер Ковач, — подойдите-ка сюда, молодой человек.

Джонни встал перед его стулом. Почему-то он чувствовал, что мистер Ковач — хороший человек и дружелюбно настроен.

Мистер Ковач одобрительно — даже как-то оценивающе — взглянул на крепкие руки Джонни, его прямую шею, ясные глаза.

— У вас отменное здоровье, — заключил он.

— Я… да, наверное.

— Вы будете прекрасным товарищем для Белы, — сказал Мистер Ковач. — Он у нас мальчик подвижный. Вы знаете здешние места?

— Да я в них всю жизнь прожил!

— Прекрасно. Разумеется, вы предостережете Белу относительно всех возможных опасностей.

— Ясное дело.

— Прекрасно. Ну а теперь, Бела, почему бы тебе не показать гостю наш дом?

Миссис Ковач взяла со стола блюдо с сырым мясом; мистер Ковач потянулся, прихватил с блюда ломтик и впился в него зубами — а зубы у него, когда он открыл рот, оказались удивительно длинными, белыми, и, судя по тому, как легко они рвали мясо, очень острыми.

Прожевывая мясо, он как-то задумчиво посмотрел на Джонни. В это время мальчики стояли у книжного шкафа — Бела показывал Джонни, как пишут в Венгрии.

Миссис Ковач тоже взглянула на Джонни, и ее большие светлые глаза — сейчас могло показаться, что они даже как будто светятся, — прошлись по телу Джонни: мускулистые руки и ноги, загорелая шея… Она провела языком по губам.

— Дома, там… — со вздохом сказала она по-венгерски.

— Эва… — мягко остерег ее мистер Ковач.

— Ах, imadot[1] Ференц, я просто думаю. Но ты только взгляни на него…

Мистер Ковач, глядя на выражение её лица, понимающе улыбнулся.

— Ш-ш!.. Полно, Эва. Мы оставили всё это дома… лучше даже не думать.

— Sajnos[2]… — Миссис Ковач тоже взяла маленький ломтик мяса. И зубы её оказались не менее острыми и длинными, чем зубы её мужа. Она вновь вздохнула. — Новая страна, новая жизнь… Я понимаю, милый.

— Ты несчастлива, Эва?

— Несчастлива!.. — Эва Ковач улыбнулась ему (поскольку нижняя губа скрыла острые края её зубов, улыбка получилась очень милой). — Несчастлив мой желудок. Но сама я счастлива, что мы наконец в безопасности, Ференц.

Он взял ее руку и прижал к своему плечу.

— Старый Свет, старый дом, старая жизнь… мы больше не могли так жить, Эва. Нас знают. Пусть не тебя, не меня и не Белу — нас… всех нас… узнает любой ребенок, ибо любому даже самому маленькому ребенку известны наши приметы. А здесь — здесь нас не знают. В нас даже не верят. И мы должны сделать всё, чтобы так оно оставалось и впредь — значит, мы должны навсегда распроститься с прошлым.

— То есть тебя Америка не разочаровала.

Он покачал массивной головой.

— Америка — лучше место во всех отношениях. Здесь нет даже сказок, которые намекали бы на нашу сущность. Политическая ситуация в стране стабильная. Условия жизни, возможности… Нет, мамочка, я всем здесь доволен… кроме… — Он положил на стол свои огромные руки с чисто выбритыми ладонями на стол и сжал их в кулаки. — Кроме разве как в эти дни месяца, когда Луна полностью открывает нам своё лицо…

— Да, — тихо сказала миссис Ковач. — Да.