Белая бабочка

Ранним июньским вечером 1955 года перед домом № 10 на Корабельной улице остановился небольшого роста, склонный к полноте человек лет шестидесяти в парусиновом костюме и соломенной шляпе. Достав платок и сняв шляпу, он вытер лысину. Затем вошел в подъезд и поднялся на второй этаж.

Человек очутился у двери большой коммунальной квартиры, на которой висело несколько почтовых ящиков. На них были налеплены вырезанные из газет названия — «Правда», «Известия», «Южноморская заря», «Литературная газета». По бокам на косяках торчали звонки разных систем, кнопки, вертушки.

Человек в соломенной шляпе нашел нужную ему фамилию на квадратном клочке картона:

З в о н и т ь

Перепелица — 1

Смирнова — 2

Шульман — 3

Радецкая — 4

       длинных

Еще долго после того, как раздались четыре длинных звонка, никто не открывал. Наконец в двери показалась маленькая, аккуратная, сухонькая старушка лет семидесяти, одетая в черное платье с белым кружевным воротничком. Через пенсне на длинной золотой цепочке она внимательно посмотрела на звонившего. Видно было, что к ней не часто являются незнакомые люди и она удивлена появлению гостя.

— Пожалуйста, заходите. — И Радецкая по длинному коридору, уставленному домашней утварью, ввела гостя в небольшую комнату.

Со скромной обстановкой здесь контрастировали две вещи — часы причудливой формы и старинный граммофон с большим раструбом.

— Марья Викентьевна, не признаёте? — спросил вошедший.

Она посмотрела и развела руками:

— Извините, но...

Незнакомец улыбнулся:

— Помните, у вашего родителя подручный был — Петька Рубан. У левого окна сидел. Он сам, собственной персоной...

Старушка всплеснула руками:

— Боже мой, где ж тут, милый, узнать! Лет пятьдесят прошло.

— Ну, не пятьдесят, а добрых сорок будет

— Как же вас нынче величать-то? Петр...

— Отца Михаилом звали.

— Петр Михайлович, садитесь, прошу вас.

Они сели у стола, накрытого бархатной скатертью с изрядно вытертым ворсом.

— Где же вы теперь?

— Как с гражданской попал в Питер, так и осел. Тридцать лет гравером на Монетном дворе. А в Южноморск приехал лечиться. Дали путевку в кардиологический. Мотор на старости лет отказывает... А вы с кем тут?

— Одна-одинешенька. Все Радецкие в могиле. — Старушка помолчала. — Людмилу помните?

— Вашу меньшую?

Мария Викентьевна кивнула:

— В двадцатом от тифа умерла.

— А где Николай? Я его еще студентом помню.

Радецкая сокрушенно вздохнула:

— Как был непутевый, так и остался. В революцию удрал в Париж, все отцовское, что полегче было, с собой прихватил, и как в воду...

— Я, Марья Викентьевна, вашего отца часто вспоминаю. Если что по граверной части умею, только благодаря ему. Золотые руки были.

Рубан внимательно посмотрел на медальон, который висел у Радецкой на шее:

— Отцовской работы?

— Единственная память осталась.

— Не скажите! Мне недавно и Эрмитаже довелось побывать, в Особой кладовой. Представьте себе, узнаю серьги, которые Викентий Адамович для двора делал. Какая работа! Оторваться нельзя. Может, теперь на всю Россию нет мастера, который сумел бы такую вещь сделать.

— На всю Россию? — не без гордости переспросила Радецкая. — Он перед самой смертью такую работу сделал, что весь мир удивил.

— Это вы о чем, Марья Викентьевна?

— Над всем ученым миром подшутил. Отчеканил корону древнего царя, да так ее сделал, что профессора ахнули. За настоящую приняли.

— Занятная история. Тогда в мастерской разговора об этом не было.

— В секрете держал, — понизив голос, сказала Радецкая. — Перед смертью мне признался, а я уж никому никогда не рассказывала. Вот только вам выболтала. Да ладно, чего там старое ворошить. Давайте лучше чайку напьемся.

— Не откажусь.

— Одну минуточку, чайник поставлю... — И Радецкая вышла из комнаты...

ГЛАВА ПЯТАЯ СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Концерт Рахманинова

Дирижер Лясковский давал в Южноморске только один концерт. По воскресеньям экспедиция Лаврентьева не копала, и решено было всем вместе отправиться в город. Отъезд назначили на половину седьмого.

Ляля в ярком летнем платье с газовым шарфиком в нетерпеливом ожидании ходила по веранде, не зная, куда себя деть.

Из села донеслись приглушенные расстоянием шесть ударов о рельсы. Сторож Терновской МТС — бывший шкипер — отбивал склянки.

Наконец скрипнула калитка, и на веранду поднялся Тургин, в безрукавке и легких шерстяных брюках.

— Пора одеваться, — сказала Ляля.

— Лаврентьев еще тоже не собрался. Мы никак не могли доиграть партию.

— А нашу партию, вероятно, мы еще не скоро выиграем?

— Корону мы уже выиграли...

— По-моему, старик даже успел вас очаровать.

— Что ж, обаятельный старик, — улыбнулся Тургин.

— А  о н и, — в это слово было вложено много смысла, — разве не бывают обаятельными?

— Бывают. — Улыбка еще не сошла с лица Тургина и явно злила Лялю.

— Вот и здесь... Ученый, академик, деятель, но факты...

— Ляля, сколько раз я тебе говорил: не спеши с выводами. Так легко впасть в дурную подозрительность. А она плохой советчик и еще худший помощник. Не будем торопиться...