- Не за что, - вернула улыбку Мэйлинн. - А вообще в тот раз нас учили врачевать не раны, а болезни. Моя подопечная болела огневицей. Страшный жар, обмороки, сыпь по всему телу. Обычно болезнь не смертельна, но в моём случае у девочки были серьёзные осложнения. Я же сказала, что это была девятилетняя девочка? Ну так вот, она была дочерью дровосека, полусироткой, так как мать её умерла уже давно. И отец постоянно таскал её с собой в лес. А как заболела, стал лечить какими-то народными средствами - то болотный мох к вискам прикладывал, то мороженой клюквой натирал... В общем, когда она оказалась у сестёр-врачевательниц, с которыми сотрудничала Школа, то была уже почти при смерти. И вот меня назначили её выхаживать.
- И что с ней сталось? - в голосе Бина слышалось живое участие, вероятно, снова вспомнил свою любимицу-Нару.
- Я не знаю, - помрачнела лирра. - Мы уехали обратно в Наэлирро через несколько дней после её поступления. Состояние у неё было очень тяжёлое - она постоянно бредила и... - Мэйлинн поперхнулась. - Она называла меня мамой...
Голос лирры внезапно осип, а на глаза навернулись слёзы.
- Каждый раз, когда ей было особенно плохо, она, схватив меня за руку, всё повторяла: «Мамочка, я же не умру?», «Мамочка, обещай, что я не умру»... - рыдания спазмом сдавили ей горло. - И я всегда говорила ей, что она обязательно поправится... Иногда она говорила, как она рада, что я, то есть её мама, на самом деле жива, просила вернуться обратно к ним с папой... - слезы ручьями текли по щекам Мэйлинн. - После такого я убегала в какую-нибудь комнату и рыдала иногда часами, пока меня не разыскивала преподавательница, или кто-нибудь из сестёр-сиделок.
- А что же отец? - спросил Бин, судя по голосу, уже готовый обрушить на несчастного праведный гнев.
- Отец приходил так часто, как мог, - словно оправдываясь, зачастила Мэйлинн. - Но они были очень бедны, так что он почти всё время проводил в лесу. Я даже была у них дома - как-то занесла ему еды и немного денег. Это был даже не дом - они жили в подвале какого-то особняка. Вместо окон - небольшие отдушины под потолком, сырость и холод. Но даже при этом отец сперва отказывался принять деньги. Лишь когда я втолковала ему, что Анни потребуются лекарства, он согласился.
- Так малютку звали Анни? - хриплым голосом спросил Кол.
- Да, - большие прекрасные лиррийские глаза сверкали от слёз. - Её зовут Анни.
Кол совсем смутился, поняв, что сморозил глупость.
- Я уверен, что она поправилась и сейчас живёт, с благодарностью вспоминая тебя, - неуклюже попытался оправдаться он.
- Э, дорогая моя, - протянул Каладиус, внимательно вглядываясь в лицо лирры. - Я уже вижу, что вы хотите сказать! И вынужден сразу ответить - нет, мы не станем навещать эту несчастную девочку. Напротив, мы будем за тысячу шагов обходить все места, где вас могут узнать. Можете считать меня чёрствым сухарём, - теперь маг обращался будто бы ко всем присутствующим. - Но даже эта трогательная история не заставит меня передумать. Наш план предельно прост - находим гостиницу, отдыхаем, не показывая носа на улицу, затем так же тихо уезжаем.
- Но вы же говорили о том, что нужно пополнить запасы! - слабо возразила Мэйлинн.
- И этим займусь я лично, - отрезал Каладиус. - Не думаю, что у Ордена есть возможности, чтобы зацепить меня поиском, даже если я буду у них под носом. Я сделаю все необходимые распоряжения, а вы же все это время будете спать в своих кроватях, да так, чтобы все вы были в пределах двадцати четырёх футов от амулета.
По тону мага стало понятно, что никакие возражения приняты не будут. Мэйлинн вновь скрылась в фургоне, опустив полог так, чтобы никто не мог её увидеть. Её огорчённые друзья дали шпоры лошадям, надеясь, что быстрая езда разгонит хандру. И таким образом не прошло и получаса, как путешественники въехали в Варс.
Город встретил их обычным гомонящим гулом всех больших городов. Сотни людей, которым нет никакого дела до ещё нескольких новых горожан, въезжающих через ворота. Стражники, ленивыми взглядами оглядевшие фургон и всадников, и решившие, что тут всё в порядке и нет повода для остановок и досмотра. Обычная вонь городских улиц, где в причудливом букете смешивались запахи свежего хлеба, готовящейся еды, конского навоза и нечистот, а также множество других более или менее приятных запахов. Свою нотку вносила весна, приглушая обычное зловоние той свежестью, которую ни с чем нельзя спутать, и, вдыхая которую, каждый улыбается: «Весной пахнет!».