Белая береза

— Большевиков у нас нету, — заявил он убежденно. — Их и было-то немного. Каких в армию забрали, какие уехали… Председатель сельского совета давно уехал, а колхозный — самым последним подался.

— Что ест — подался?

— Ну, уехал, стало быть.

— Куда уехал?

— А туда, к Москве.

— О, Москау! — Квейс запрокинул глаза. — Немецка армия будет скоро Москау! О, это ест большой город! — И опять к старосте: — Он уехал Москау? Ты должен говорит точно.

— Что вы, точно и говорю. Своими глазами видел, как уезжал. Бабы домой вернулись, а он дальше поехал. Без власти пока жили.

Сообщения старосты, видимо, не удовлетворили Квейса. Он поворочал туловище в кресле, подвигал скулами, начал набивать трубку табаком. Раскурив ее, подержал спичку над столом — над ней медленно угасал огонь.

— А кто поджигал хлеб?

— Где же знать! Это ночью было.

— Ну, ночью! — фыркнул Квейс, окутываясь дымом. — Надо знат! Ты старост! Ты должен сообщат немецкий комендант, кто сжигал хлеб. Понял, да?

— Оно так… Только где мне знать?

Квейс пристукнул рукой по столу.

— Надо знат! Мы будем знат!

Он поднялся, заговорил другим тоном:

— Мой первый приказ!

— Слушаю…

Выйдя из комендатуры, Ерофей Кузьмич прошел по всей деревне и объявил первый строжайший приказ Квейса: всех собак немедленно повесить на воротах. За невыполнение назначалась одна мера наказания — повешение хозяев, тоже на воротах, рядом с собаками. Все ольховцы были ошарашены этим приказом коменданта. Вскоре всюду поднялись крики, собачий визг и лай.

Сумрачным возвращался Ерофей Кузьмич на свой двор. Открыв ворота, он увидел, как из-под крыльца выскочил Черня. Верный страж взглянул на хозяина, не трогаясь с места, раза два вильнул хвостом — и вдруг, сгорбясь, оглядываясь, бросился под амбар. "Неужто чует смерть? поразился Ерофей Кузьмич. — Экая тварь, а? — И даже растрогался. — Тоже ведь хочется жить!" И лицо Ерофея Кузьмича точно покрыла тень.

В воротах сарая показался Лозневой, в армяке, подпоясанном ремешком, в ботинках и старой шапчонке. По приказу хозяина он с утра очищал сарай от навоза.

— Закончил? — крикнул ему Ерофей Кузьмич.

— Еще немного, Ерофей Кузьмич…

— Но-но! Заговорил? — прикрикнул хозяин. — Опять забыл? Ты у меня гляди! Голову за тебя подставляю! Кончай живо!

Алевтина Васильевна молча загремела посудой, но Ерофей Кузьмич отказался обедать. Не раздеваясь, не снимая шапки, присел у стола.

— Чего это ты? — спросила жена.

— Значит, душа не принимает, вот чего. Тебе объясняй все! Липнет всегда, прости господи, как репей.

— Только заступил в эти старосты, и от еды отбило.

— Не точи, точило!

Васятка сидел у окна с книжкой, изредка поглядывая из-за нее на отца.

— Брось книжки! — сказал Ерофей Кузьмич. — Дело есть.

— Куда, тять?

— Черню вешать.

— Черню? — вскочил Васятка. — За что?

— Иди, спроси у него…

— У кого, тять?

— У коменданта, у кого же!

Алевтина Васильевна не на шутку перепугалась.

— Кузьмич, да ты что? Хорошо ли с тобой? В уме ли?

Ерофей Кузьмич кивнул на окно.

— Иль не слышишь, как по всей деревне собаки взбесились? Пошли! Торопиться надо.

Васятка вскочил, заревел, бросился к двери:

— Не дам я Черню! Не дам!

— Василий! — Ерофей Кузьмич поднялся. — Или хочешь, чтобы я заместо Черни висел на воротах? Этого хочешь?

— Все одно не дам! — рыдая, еще сильнее закричал Васятка. — Я убегу с ним! Вот тебе! Пусть ищет… твой комендант… чертов немец!

— Василий! — Ерофей Кузьмич рванулся к двери. — Вожжей захотел? Ты что говоришь? — Он схватил сына за чуб. — Ты знаешь, сморчок поганый, что за это будет? Знаешь? Знаешь?

— Уйди! — вырвался Васятка. — Я Черню еще маленького… щенка еще… Черня! — крикнул он, падая у порога, — Чернюшка, родный!

Отбросив ногой Васятку, Ерофей Кузьмич хлопнул дверью так, что содрогнулся весь дом. Увидев опять хозяина, Черня с визгом бросился от крыльца и махнул через прясло на огород.

Пришлось звать на помощь Лозневого. Сделав из тонкой бечевы петлю, тот ушел на огород и, приласкав, поймал Черню. Неожиданно почувствовав петлю на шее, Черня коротко взлаял, рванулся в сторону, задыхаясь, стал на задние лапы. Но Лозневой, дернув за конец бечевы, разом свалил его на землю.

— Волоки сюда! — закричал от прясла Ерофей Кузьмич. — Не пущай! Не давай воздуху! Да тяни ты, косорукий черт!

Лозневой волоком потащил Черню с огорода. С вытаращенными глазами, блестя языком, брызгая пенистой слюной, Черня бросался в стороны, переворачивался в грязи, из последних сил упирался передними лапами, бороздил по земле брюхом…

— Бери рывком! — командовал Ерофей Кузьмич. — Рви от земли! Да не бойсь! Чего-дрожишь, как в лихоманке? Тяни сюда!

— Помоги! — не вытерпел Лозневой.

— Но-но! Опять? Дай сюда!

Бросив конец бечевы через перекладину ворот, Ерофей Кузьмич отвернулся, хватаясь за грудь, сказал:

— Вешай сам. Я не могу…